LostGhost

Собственно, оно самое. Выбираем наиболее нравящийся вам вариант и голосуем. Закроется голосование 20-го января. Пожалуйста, ребят, не медлите там особо.

Я сам тоже за верхний, честно говоря. или сделать голосовалку, чтобы было проще?

[more]По секрету скажу, что... а это смотря что считать счастливым концом ^w^[/more] Крысь, один вопрос такой. Бэзила казнят так, как я и рисовал когда-то, али иначе?

Минуту внимания, ребята! Да, мы всё о том же, о тех самых значках. Три скетчика. Не смотрите, что кругляши такие косые, в поезде Фройденштадт-Карлсруэ лучше и не нарисуешь. Короче, выбираем тот, который больше нравится, я раскрашиваю его, делаем значки, и, может, тогда уже окончательно от вас сваливаю и прекращаю вас терзать своим барахлом в любом его виде. Ваши намёки с игнорированием я понял правильно, что же, может оно так и надо, да и не хочется мне больше абсолютно работать на благо рэдволльскому фендому, не буду терзать никого, себя в том числе, уже который месяц я рисую "в стол" и для пары амигос с универа, но мне так веселее. Говоря школьным языком, это надо не мне, а вам, играть в молчанку я бы не советовал. Выбирать будем до двадцатого числа, полагаю, так что не чешемся особо там. И так вся эта затея со значками как-то уж очень сильно затянулась.

Да вот он я ^w^ к слову, невтемное. Помнишь мои чёрно-белые зарисовочки? Так вот, за всё это время их накопилось великое-превеликое множество. Так вот, как бы... я могу выложить то, что как бы сравнительно нейтральное и уж точно никак никого не заденет?

Окей.) хотя не торопись, я через 2 дня в Москву приеду уже.

Скетчи готовы :3 дня через 2 выложу, есть 3 варианта.

От меня многого не ждите. Боюсь, что от рэдволльских дел я отошел все же, сейчас рисую в основном "в стол", и мне это нравится.

"Maledict". Вроде, я говорил... Картиночку можно и без рамки, она где-то в моем арте валяется.

Всем спасибо, ребят. Она мне понадобится. А вообще - я сегодня сваливаю в Германию на недельку, вернусь со скетчами и прочим. Не скучайте.

Похоже, я всё-таки рисую Призрака. Ну пожелайте мне удачи, что ли...

А кто ж не любит-то?)

Вот я тоже не верю.( будто бы вчера только 2011-й год встречал... Это же граффити, фуллсайза нет.( Хотя...

Забыл тут со своими не имеющими к делу отношения зарисовочками про это. Арт-саммари. Если в 2010-м году у меня всё стабильно было плохо, то в этом году меня что-то шатало как на качелях.

Спасибо, ребят! Вас так же ^^

Scars. Кажется, путь по этой крутой горной дороге он мог бы проделать с закрытыми глазами. Всё здесь - и острые камни, больно впивающиеся в подушечки лап, и пучки пожухлой травы на обочине, и кажущиеся больными почти высохшие кустики - было до боли знакомым и отчасти родным, находящим отклик в сердце. Лёгкий ветер, обычное явление в этих местах, ерошит шерсть на затылке. Странный был тогда день. Всё небо заволокло плотными светло-серыми облаками, словно бы перед дождём. Однако через эти облака пробивалось солнце, тёплое, но совершенно не жаркое. А по земле стелилась едва заметная молочно-белая дымка тумана, которой, казалось, были наполнены сами глаза. До этого Бадранг не мог упомнить ни одного дня с похожей погодой. Все мысли молодого горностая были обращены к недавнему прошлому. Всё произошло слишком быстро, так, что сейчас он был даже не в состоянии осознать полностью, был ли это сон или явь. Смерть родителей, предательство всех тех, кого молодой горностай считал своими друзьями, его отчаянное решение уйти подальше из земель, где он родился и вырос. И - его недавний знакомый, которого он встретил как раз в этих краях. Такой же молодой горностай, как и сам Бадранг, но с необычным белым мехом и тёмно-карими весёлыми глазами. Бадранг не мог назвать даже точный возраст своего знакомого - был ли он младше, старше или вовсе одним с ним сезонов - это так и осталось неизвестным. Весёлый и болтливый, Фернандо - а именно так он и представился при первой встрече - крайне не любил говорить о себе, и за весь тот немаленький срок, что он знал Бадранга, по сути, не сказал о себе ничего. Горная дорога закончилась. Перед Бадрангом была старая полузаброшенная деревенька с почти рассохшимися от старости деревянными хижинами и заросшими сорной травой тропинками. Никто не жил там, кроме нескольких старых зверей и Фернандо. Непонятно было, что именно за дорога привела его сюда, но факт оставался фактом - молодой горностай жил в одном из старых полуразвалившихся домов на окраине. Бадранг бывал там неоднократно. В неказистом на вид доме Фернандо всегда царило веселье. Молодые звери из окрестных деревень часто приходили к своему другу, рассказывали друг другу самые разные истории, смеялись, пели, шутили. Почти с каждым зверем Фернандо мог найти общий язык; представить без него эту захудалую деревеньку, почти позабытую всеми, было просто невозможно. И даже сейчас Бадрангу, проходящему мимо двух старых покосившихся домов, казалось, что вот сейчас он увидит идущего к нему Фернандо - в своей неизменной драной пиратской шляпе, невесть где взятой, старой некогда белой и всегда расстёгнутой на груди рубахе с закатанными по локоть рукавами и не менее старых штанах, вечно заправленных в тяжёлые сапоги с частично оторванными отворотами. Фернандо был настолько беден, что не мог даже купить себе новую одежду, но это его волновало меньше всего. Бадранг быстрым шагом шёл по тому, что некогда было мягкой песчаной тропинкой. Меньше чем за сезон эта старая деревенька стала ему, Бадрангу, вторым домом. Никакое другое место не будило в душе молодого горностая так много счастливых воспоминаний, как это, каждый шаг, каждая травинка напоминало о чём-то хорошем. Фернандо вошёл в жизнь Бадранга в один из самых тяжёлых её моментов. Только он смог вернуть молодого горностая к жизни после всего, что с ним случилось. Фернандо обладал редким даром чувствовать настроение других зверей очень тонко и всегда умел найти такие слова, от которых становилось легче на душе, и сразу же появлялось желание жить дальше, несмотря ни на что. Каждое слово утешения, сказанное Фернандо, было не пустым звуком, но ложилось как бальзам на измученную душу. Но вот уже вдалеке показался тот самый дом, внешне ничем особо не отличавшийся ото всех остальных. Те же потемневшие от времени брёвна, из которых были сложены стены, та же почти провалившаяся крыша, заросший сорняками огород. Дом, в который Бадранг много дней подряд шёл с невероятной охотой, зная, что ему там будут рады всегда. Но сейчас ему надо было вовсе не туда. Остановившись на секунду и тяжело вздохнув, молодой горностай свернул на другую тропинку - ещё меньше заметную в траве. Она вела в сторону ближайшего леса. Воспоминания всё ещё не собирались оставлять Бадранга. Как бы ни старался не думать о своём друге, всё напоминало ему о нём. Фернандо был очень хорошим и добрым зверем, однако, у него была одна черта, весьма сильно пугающая Бадранга: дикая тяга к приключениям, и к приключениям далеко не безобидным. Стоило друзьям молодого горностая высказать любую безбашенную идею - будь то попытка залезть на самое высокое дерево в округе, или же грандиозная битва с лесными бандитами, коли периодически появлялись в опасной близости от деревни - как у Фернандо сразу же в глазах появлялся безумный блеск, азарт. И молодой горностай из кожи вон лез, дабы осуществить идею любыми способами. Никогда он не шёл на свои приключения один, приглашал всех друзей, включая Бадранга, однако, тот нисколечки не разделял тягу друга к авантюрам. И потом, выслушивая восторженные рассказы Фернандо о его "вчерашней битве", Бадранг чувствовал, как холодок пробегает по его коже. Он боялся за своего друга. Боялся, что тот рано или поздно убьётся или покалечится, однако судьба благоволила Фернандо. Изо всех своих заварушек и походов молодой горностай выбирался целым и невредимым, а потом ещё упрекал Бадранга, говоря, что он слишком многое потерял, не пойдя вместе с ним. Бадранг усмехнулся, вспомнив, как как-то раз напрямую спросил Фернандо, не боится ли он умереть. Ведь вся шкура молодого горностая хранила следи разномастных приключений, как у бывалого вояки. Шрам через всю щёку, рассечённое надвое ухо, след через всю грудь, следы от ран на предплечьях и запястьях - всё это пугало и даже несколько отталкивало. Но Фернандо только отмахнулся от Бадранга, сказав: "Боюсь, что в Тёмном Лесу меня настолько не рады будут видеть, что я вряд ли вообще умру хоть когда-то". А как-то раз Фернандо взял Бадранга с собой в ночное плавание по горной речке. Бадранг даже зажмурился, вспомнив кажущиеся тяжёлыми ледяные брызги, градом падающие на шкуру и хлипкую лодочку двух молодых зверей, свистящий ветер, бивший по морде словно плеть, ощущение того, что лодка сейчас разобьётся, напорется днищем на камень или же врежется в высовывающуюся из воды скалу, темноту и те же ледяные брызги в глазах, мешавшие обзору, то, как он сам, Бадранг, вцепился в борта лодки, словно утопающий - за соломинку. А где-то рядом - весёлый смех Фернандо и его радостные крики: "Эй, не скисай, это ещё, считай, не трясёт!" А потом - мирное свободное плавание по ночной равнинной речке. Тихое журчание воды, шелест растущих на берегах деревьев, еле слышное кваканье лягушек и уханье сов, долетающее откуда-то из леса. Всё это навевало такое спокойствие, что хотелось просто остановиться на месте, прочувствовать каждое мгновение той ночи, чтобы потом не забыть этого никогда. Неоднократно Бадранг вспоминал разговор, произошедший тогда между ним и Фернандо. Его, казалось, ему точно не удастся когда-либо забыть... - Ночью тут красиво, - сказал Фернандо, ложась на спину на дно лодки. - Всегда любил её больше, чем день. Хотя именно ночью тогда... да. - Что? - спросил Бадранг, чувствуя, что его собеседник смутился. Он ожидал, что Фернандо переведёт разговор на другую тему, но тот лишь слегка улыбнулся и продолжил: - Мой отец выгнал меня из дома. Сказал, что я - хомут на его шее. Я убежал сначала к своим друзьям, потом всё дальше... дальше от них и своего дома. Я просто не смог оставаться в тех краях. Надеюсь, что больше я туда никогда не вернусь. Бадранг отвёл глаза. Почему-то он никогда не мог смотреть в глаза Фернандо, ощущая себя даже как-то неловко перед другом: - А почему... - Почему мой отец так поступил? Знаешь, я не раз задавал себе тот же самый вопрос. Видимо, у него имелась причина. И вот я помню, как в тот самый вечер лежу я на траве, а надо мной - те же звёзды, деревья, листья шелестят. Красиво... Это был единственный раз, когда Фернандо сказал хоть какую-то личную деталь. На следующий день Бадранг хотел расспросить своего друга получше о его прошлом, жизни, месте, где он когда-то жил и откуда ушёл, но не смог. Слова словно бы застряли где-то в глотке и так и не смогли выйти наружу. Вынырнув из пучины воспоминаний, Бадранг поднял взгляд и посмотрел прямо перед собой. Перед его глазами была старая проржавевшая ограда кладбища. Здесь хоронили всех зверей с окрестных деревень. Медленно и осторожно Бадранг пошёл между заросшими могилами и покрытыми мхом могильными камнями. Никому не нужны были покоящиеся здесь звери, много сезонов никто даже и не думал их посещать. Место это навевало не страх и нечто тёмное, угрожающее - наоборот, от него веяло тихой печалью. До этого Бадранг был здесь только раз, однако, дорога на удивление чётко врезалась в его память. Где же сейчас был Фернандо? Он умер, умер какие-то ничтожные две недели назад. Молодая жизнь его оборвалась, едва успев начаться. Нет-нет, он не погиб в драке и не свернул себе голову в одним из своих рискованных похождений. Все видели угрозу для него совсем не там, где она была. Старая врождённая болезнь сделала своё чёрное дело. Ещё в тот день когда Бадранг только-только познакомился с Фернандо, он обратил внимание, что тот постоянно и как-то особенно тяжело кашляет. Будто бы какая-то неведомая сила рвёт его лёгкие изнутри. Когда же Бадранг спросил, что это с ним такое, Фернандо лишь отмахнулся, сославшись на то, что с ним всегда так, и что это совершенно не заразно. Сразу же Бадранг догадался, что его друг болен, но насколько тяжела его болезнь - это он так и не в силах был осознать полностью до недавнего времени. Месяц назад Фернандо на его, Бадранга, глазах, вдруг начал задыхаться, бешено хватать ртом воздух, хрипеть, а вскоре упал на пол без сознания. А спустя несколько недель молодой горностай умер, так и не придя в себя... И только тогда Бадранг понял, почему Фернандо всю свою недолгую жизнь балансировал между жизнью и смертью, бросался в самые невероятные авантюры, искал приключения на свою голову, рисковал жизнью в боях с бандитами. Он знал, что долго прожить не сможет, и боялся, что за свою короткую жизнь не успеет сделать ничего, хотя свой страх тщательно скрывал под маской весельчака и авантюриста. Фернандо знал, что каждый миг может стать для него последним, и он не боялся смерти, принимая её как неизбежную данность. И вот, наконец, Бадранг нашёл нужную ему могилу. За прошедшее время среди посаженных чьей-то заботливой лапой простеньких жёлтых цветков уже успела вырасти сорная трава. У Фернандо не осталось родственников, которые могли бы проследить за местом его упокоения, а его многочисленные знакомые, судя по всему, забыли молодого горностая после смерти. С некой горечью Бадранг подумал, что вряд ли бы Фернандо хотел себе такой участи. Опустившись перед могилой на колени, Бадранг положил лапу на могильный камень и склонил голову. В этот день он решил, что раз и навсегда уйдёт из этих земель. И он просто не мог уйти, не попрощавшись с тем, кто так много сделал для него за такой короткий срок, так многому научил его. И тогда, сидя в безмолвии у могильного камня, Бадранга не покидала уверенность, что кто-то - и он даже знал, кто именно, - сейчас стоит у него за спиной, пусть и невидимый глазам смертных, но по-прежнему улыбающийся своей чуть плутоватой, но такой заразительной улыбкой.

Что же, как я вижу, моё не-рэдволльское творчество мало кому нравится. Ну что же, посмотрим, как вам понравится это. То, что должно было быть двенадцатью сказочками, но мне не захотелось это писать. Сказка первая, о том, когда ближние становятся дальними. - Я ненавижу и всегда ненавидела тебя! - крикнула Элайн, старшая из дочерей Мелони. - Ты испортила нам всю жизнь, - прошипела младшая, оскалившись. - Надеюсь, ты скоро подохнешь... Мелони, старая белка с уже седой шерстью и мягкими грустными глазами, грустно смотрела на своих юных разъярённых дочерей, самых любимых зверей в её жизни. Элайн и Райну она любила всегда, отказывалась от всего ради их блага, стремилась подарить им самое лучшее. И, будучи маленькими, Элайн и Райна платили матерью взаимным доверием и обожанием. Сезоны, когда две белочки были маленькими, были счастливейшими в жизни Мелони. Ведь всю жизнь она мечтала, что у неё будет своя большая и дружная семья, но жизнь её была несчастливой. Много сезонов назад её муж был убит лесными разбойниками, а с дочерьми Мелони случилась иная беда. Стоило им вырасти, как обеих словно подменили. Дочери начали лгать Мелони, в открытую хамить ей, а на её естественную материнскую тревогу и заботу отвечали поистине животной злобой. Между Мелони и её дочерьми словно выросла глухая стена непонимания. Чем Мелони провинилась перед ними? Много раз старая белка задавала себе этот вопрос и каждый раз не находила на него ответа. Ведь она всегда желала Элайн и Райне добра. Лна отдавала им всё то немногое, что имела, даже её, Мелони, собственная жизнь принадлежала дочерям. И теперь выясняется, что всё это было напрасно, что жизнь Мелони прожила зря. Незаметно для матери у Элайн и Райны появилась другая жизнь - странная, чужая. В этой жизни их матери не было места. Мелони казалась своим дочерям обузой. Ненужной, старой, мешавшейся, отжившей свой век вещью, которая ещё зачем-то лезет куда-то, что-то пытается понять, хотя всё равно не сможет... Мелони не смогла больше сдерживаться. Она чувствовала, как на её глаза наворачиваются слёзы невыносимой материнской боли, а душа словно бы распадается на части. Только что дочери, её любимые девочки, ради которых она была готова на всё, словно вырвали ей кусок сердца. Самая страшная напасть постигла Элайн и Райну: равнодушие, переросшее в ненависть к близким. И старая белка понимала, что через глухую стену, которой её дочери отгородились от неё, ей не пробиться никогда. Мелони медленно моргнула, стараясь справиться с подступившими на глаза слезами, и тихим хрипловатым от горя голосом проговорила: - Делайте, что хотите. Я не буду мешать. Сказав это, Мелони медленно повернулась к Элайн и Райне спиной и пошла куда-то дальше по одному из многочисленных коридоров аббатства Рэдволл. Как только шаги Мелони стихли в повисшей тишине, Райна хитро прищурилась и подмигнула своей сестре: - Ну что, Элайн, своё мы получили. Теперь эта старая калоша больше никогда не будет нам мешаться! Элайн на какую-то долю секунды нахмурилась, словно думая, а правильно ли они поступили. Но вскоре и в её глазах появилась озорная искорка: - Мать никогда нам не помешает... звучит как песня. Поверить не могу, что это и вправду так. Как же она мне надоела со своими поучениями: не делай то, не ходи туда... - С теми не общайся, чтобы была дома вовремя... - подхватила Райна, наморщив носик. - Да у нас друзей из-за неё всё детство не было! Элайн мрачно кивнула: - Она боялась, что мы от них всех плохому научимся. Да её весь Рэдволл странной считает! - Да ну её, Элайн! Пошли погуляем! Конфликт поколений - вечная тема, которая, кажется, не исчезнет никогда. Но в случае с Мелони и её дочерьми он достиг своего апогея. Не первый сезон молодые белки не просили у матери прощения за свои грубые слова, оскорбляли её при других аббатских зверях, а один раз и столкнули с лестницы. Только чудом старая белка ничего себе не сломала. Так Элайн и Райна пытались доказать матери свою независимость и взрослость, а одновременно - мстили за "напрасно прожитые сезоны", как они называли своё детство. Другими способами свою самостоятельность они никогда не пытались доказать: Элайн и Райна не сомневались, что мать вряд ли выпустит их просто так из-под своего крылышка. И вот сейчас две юные белки ликовали: наконец-то они полностью вырвались из-под материнского контроля! Сколько можно было старухе надоедать со своей опекой и излишней мнительностью? Что опасного может быть в таких весёлых прогулках по лесу, встречах с другими зверями, которые, возможно, в будущем могут стать верными друзьями? Мелони просто сошла с ума из-за умершего мужа, вот теперь и боится леса и его обитателей. Но ведь то был практически единственный случай за много сезонов, с Элайн и Райной уж точно ничего такого не сможет случиться. Взявшись за лапы, две молодые белки вышли из аббатства в сторону леса. Они смеялись и разговаривали, совсем не думая о том, какие последствия были у их злых слов. Две молодые, но уже гнилые души, абсолютно не почувствовали, что в ту же самую ночь сердце матери, понявшей, что жизнь она прожила зря, перестало биться. Сказка о непонимании. Найджел, юный мышь-художник, стоял на крыльце аббатства Рэдволл, мечтательно смотря вдаль. Перед ним был большой мольберт, в лапе Найджел держал кисть и палитру. На секунду прищурившись, что-то высматривая, Найджел обмакнул кисть в краску и снова приступил к рисованию. Уже не первую неделю рисовал он этот вид с аббатского крыльца. Найджел находил красивым абсолютно всё: покрытые снегом деревья, кусты, старые краснокаменные стены аббатства. В глазах юного Найджела, зверя по натуре творческого, всё это выглядело по меньшей мере волшебно. С самого детства Найджела привлекали такие пейзажи, а потому он просто не мог запечатлеть это зимнее великолепие на своей новой картине. И каждое утро, в это время, он выходил во двор и начинал рисовать. Поначалу ему было холодно, ему мешали выходившие из аббатства жители, но вскоре он привык к этому всему, и сейчас он с упоением дорисовывал свою картину. Кроме того, тут было ещё кое-что. Да, Найджел очень любил рисовать и увлекался этим с детства. Но у него не было никакого таланта. Хоть свои картины он рисовал с самого раннего детства, но стать настоящим художником он так и не смог. Не один раз он просил самых разных зверей помочь ему, пытался стать настоящим художником, мастером кисти и красок сам, но... его работы всё равно выглядели по большей части детской мазнёй. Поначалу юного Найджела поддерживал весь Рэдволл, но вскоре дружелюбие жителей аббатства переросло в насмешки. И теперь, когда Найджел показывал свою очередную завершённую работу, он получал не одобрение и сказанную жизнеутверждающим тоном фразу "Всё ещё впереди, научишься, ты только это не бросай!", но насмешки. А после - и вовсе игнорирование. Никто больше не интересовался ни Найджелом, ни его хобби, ни успехами. Видно, все поняли, что художник из Найджела не выйдет никогда. Однако, Найджел был с этим категорически не согласен, и даже заключил со многими жителями аббатства пари. Если этот пейзаж, над которым сейчас работал Найджел, всем понравится, то рэдволльцы прекратят считать его бездарным раз и навсегда. Если же нет - то Найджел пообещал, что с того момента он больше никогда ничего рисовать не будет. Именно поэтому свой зимний пейзаж он рисовал так долго, ему вовсе не хотелось проиграть спор и бросить своё любимое дело. Найджел очень старался. Прорисовывал каждую веточку, каждый старый камень в стене, чуть ли не доходил до отдельных снежинок, мягко спускавшихся на землю. Нежелание проиграть пари и доказать всем, что он хоть чего-то стоит, как художник, заменило Найджелу всё. Он мало спал, почти не ел, мог по нескольку часов подряд простоять у мольберта, не отвлекаясь ни на что. "Остались последние штрихи! - радостно подумал Найджел и ещё энергичнее заработал кистью. - Уже вечером я покажу им всем, на что я способен!" За работой время пролетело быстро, и вот уже жители Рэдволла заканчивали свою вечернюю трапезу и медленно шли в Большой зал, где Найджел и планировал показать им свою последнюю картину. Зимой в Рэдволле уже много-много сезонов была традиция: собираться в Большом зале и петь песни, читать старые сказки, смотреть на те же картины, нарисованные лапами аббатских братьев и сестёр... И этот вечер не был исключением. Дождавшись, пока все рассядутся на места, старый аббат начал: - Рад снова видеть вас здесь в добром здравии, братья и сёстры! Ну что, все... Аббат не успел договорить, потому что именно в этот момент в Зал, громко топая и задыхаясь от быстрого бега, влетел Найджел, держа под мышкой закрытый тканью мольберт: - Отец настоятель! Я бы хотел кое-что сказать! Жители Рэдволла переглянулись. До этого они никогда не видели такой наглости. Чтобы кто-то, да вот так запросто перебил старого аббата - это было просто верхом бестактности. Все замолчали, в глазах лесных жителей читался немой укор. Но Найджел, казалось, этого не заметил. Радостно улыбаясь, он поставил мольберт перед всеми, прокашлялся и начал говорить: - Друзья! Я помню, что со многими из вас я заключил пари. Пари, касающееся моего творчества. Так вот, я закончил свою картину. Смотрите! Выпалив последнее, Найджел резким движением сдёрнул ткань с мольберта. Мольберт аж покачнулся от резкости движений Найджела, но всё-таки не упал. Гордо улыбаясь, Найджел смотрел на рэдволльцев, ожидая того, что так хотел услышать: восхищённые вздохи, аплодисменты, поздравления и извинения. Но ничего такого не было. Наоборот, в Большом зале повисла какая-то странная тишина. Но это было не потрясение и не трепет: скорее, удивление, смешанное с неприятием. И тут, в звенящей тишине, раздался чей-то тихий голос, прозвучавший так отчётливо: - И это всё, что ты смог? Найджел застыл, как громом поражённый. Простые слова огрели его, словно лезвие меча по голове. Воздух, прежде прохладный, вдруг стал вязким и жарким, давящим на грудную клетку. Найджел был просто не в силах принять услышанное. Неужели это всё правда? Неужели он и на самом деле настолько никчёмен, беспомощен, что даже долгие дни кропотливой работы не принесли никакого результата? Неужели он всё-таки проиграл, и теперь ему придётся раз и навсегда похоронить свою мечту стать художником? Странная пелена словно бы спала с глаз. Теперь Найджел отчётливо видел и слышал, как жители Рэдволла перемигиваются, хихикают, показывают на него пальцем, кто-то даже начал кривляться, якобы передразнивая его, Найджела. И тут, сам не зная, зачем он это делает, Найджел резко развернулся, выбежал из Большого зала и побежал куда-то вниз, по лестнице. Никто не обратил на этот поступок внимания: Найджелу всегда были свойственны резкие перепады настроения, да и критику он почти не признавал. Ну побесится, и перестанет. Да и что с ним сделает проигранное им пари? Звери, подобные Найджелу, упёрты, ну построит он из себя обиженного денёк-другой, а потом опять примется за свою мазню. Однако, все забеспокоились, когда Найджела не обнаружилось ни в одной из спален. Звери, забыв все свои насмешки над ним, начали искать юного художника. Но его не было ни в здании аббатства, ни на территории, ни на чердаке, ни в погребах, ни в сторожке. Стража, посаженная у ворот, уверяла, что Найджела не видела. На следующий же день аббат снарядил экспедицию в Лес Цветущих Мхов, но Найджела не нашли даже там. Было такое чувство, что он просто испарился. И никто не догадался заглянуть на небольшую полянку, место, которое Найджел рисовал когда-то очень давно. Тихое место в Лесу Цветущих Мхов, до которого случайно крайне сложно добраться случайно. Именно в её окрестностях, на одном из старых деревьев, Найджел повесился на своём же поясе. Fight, fight, fight. Середина весны медленно приближалась, однако, погода по-прежнему оставалась холодной. Мрачное серое небо, тяжёлые тучи, холодный порывистый ветер, снег падал крупными хлопьями. Вся маленькая деревенька словно бы опустела в один миг. Никто не хотел выходить из своих домов в такую погоду. Никто - кроме одного зверя. Это был уже немолодой волк, закованный в старую тусклую потрескавшуюся и помятую броню. Шерсть его была уже седой от прожитых сезонов. Однако весь его внешний вид говорил о том, что это настоящий воин, жестокий и беспощадный к своим врагам. Длинный отвратительный грязно-розовый шрам проходил через всю правую часть его морды, одно ухо отсутствовало, взгляд свирепых налитых кровью глаз внушал ужас. За плечом у волка висел тяжёлый боевой топор, тоже тронутый ржавчиной, но всё ещё острый. Рваный пурпурно-красный плащ оставлял неровный след за своим обладателем. Волк усмехнулся, вспомнив события последних сезонов. О да, какими же слепыми делает зверей порой власть! До него этими землями правил лис по имени Красномех. Не особо выдающийся правитель и очень наивный зверь, Красномех этой осенью повстречал на дороге одинокого волка, к тому же, весьма потрёпанного сезонами и тяжёлой жизнью. Проявив сострадание к чужаку, Красномех решил отвести зверя в свой замок. И каково же было его удивление, когда казавшийся таким дряхлым и немощным волк стальной хваткой сжал горло Красномеха и, прикрываясь им как щитом, вошёл в замок и провозгласил себя новым королём! У чужака не было ни свиты, ни армии: в земли Красномеха он пришёл один, один же и стал править землями, некогда принадлежавшими лису. Но самого правителя он не казнил. Волк велел запереть лиса в подвалах замка. Довольно ухмыляясь, старый хищник подошёл к полученному им хитростью замку. По правде говоря, место это замком назвать можно было с большой натяжкой - уж слишком мал он был. Уже несколько обветшавший деревянный частокол, одна-единственная не самая высокая башня, двухэтажное жилое здание и небольшой пруд перед окованными железом воротами в башню. Но на фоне хиленьких деревянных домов в лежащей поблизости деревне, этот маленький замок выглядел настоящей крепостью. Волки по своей природе звери немногословные, самодостаточные. Новоявленный правитель не был исключением. Молча, не сказав ни единого слова приветствия страже, он вошёл в свою крепость и стал уже было снимать свой походный плащ, но тут к нему подскочил один из его слуг, хорёк: - Ваше Величество! Узник, которого вы бросили в подвалы, сегодня пытался сбежать! Волк тяжело вздохнул, снял плащ, несколько раз встряхнул его, очищая от уже подтаявших налипших на него снежинок и швырнул его всё тому же слуге-хорьку: - Когда это было? Хорёк вытянулся в струну: - Примерно через час после вашего ухода, ваше Величество. Он выбрался из подвалов и стоял у самой лестницы, когда наша стража схватила его! Волк снова улыбнулся во всю пасть. У этого старого зверя была щербатая улыбка: некоторые зубы сломались, некоторые выпали, некоторые почернели от гнили. А потому, улыбнувшись, он стал выглядеть ещё более жутко: - Я разберусь с ним. Спустившись по весьма длинной каменной лестнице, ведущей в подвалы, волк остановился перед потемневшей от времени деревянной дверью и загремел связкой ключей, висящей рядом с ней. "Значит, сбежать решил? - подумал про себя старый хищник. - Что же, я преподам этому лису такой урок, что он его ещё долго не забудет!" Со скрипом старая дверь открылась. В нос ударил запах сырости и давно не проветриваемого помещения. Но в то же время в подвалах витал ещё один едва уловимый аромат. Запах отчаяния. Красномеха было и не узнать. В те сезоны, когда он ещё правил, это был молодой лис с неистово-рыжим мехом, горящими жёлтыми глазами и постоянно легко улыбающийся. Но долгие месяцы плена наложили на него свой след. Сейчас же на полу лежал немощный тощий зверь, чья потускневшая шерсть свалялась, взгляд потускнел и стал каким-то затравленным. Красномех словно бы постарел сразу на десять сезонов. Казалось, что лис умер: настолько неподвижно он лежал. Он даже никак не отреагировал на резкий скрип, который издала открывшаяся дверь и словно бы не услышал ни шагов своего мучителя, ни его хриплого злого дыхания. Старый волк, в ярости хлеща себя хвостом по бокам, одним прыщком подскочил к лежавшему бессильно на пыльном полу Красномеху и мощной лапой поднял его в воздух: - Что, гадёныш, удрать хотел? А не выйдет! Лис молчал, безвольно болтаясь в лапе волка, как тряпичная кукла: волк был куда крупнее и сильнее Красномеха. Веки лиса едва-едва дрогнули, тусклые золотистые глаза взглянули на старого хищника измученно. А тот тем временем продолжал: - Ты слишком дорого мне обходишься, лис. Я кормлю тебя, держу в своей крепости, а ты ещё пытаешься удрать! Волк надеялся так спровоцировать Красномеха на оскорбления, но лис по-прежнему молчал. Тогда старый боец швырнул лиса на пол, снял со спины свой боевой топор и дотронулся лапой до его лезвия, проверяя его остроту: - Я отрублю тебе голову, лис. Прощайся с жизнью... Волк говорил ещё что-то, но Красномех не слышал его слов. Неожиданно вся изнурённость куда-то исчезла, тело словно бы потеряло свой вес, стало лёгким, как пушинка. Голова освободилась от мыслей, кровь стучала в ушах, бардовая пелена застилала глаза Красномеху. А звон в ушах со временем становился всё чётче и чётче. Он заслонял собой всё, а вскоре в ушах лиса странным, будто бы потусторонним голосом начало отдаваться лишь одно слово: "Дерись! Дерись! Дерись!" Опьянённый жаждой расправы, старый волк не заметил, как его пленник весь сжался в напряжении и оскалился. Уже было волк занёс свой боевой топор, но тут случилось то, чего он никак ожидать не мог. Не успел он опустить свой боевой топор на шею Красномеха, как тот неожиданно с невиданно ловкостью отскочил в сторону. Топор, со свистом разрезав воздух, вонзился в деревянный пол, отколов кучу щепок. Буквально на секунду волк замешкался, глядя на вонзившийся мимо топор, но этого промедления хватило Красномеху. Без всякого страха он поднялся с пола, с невесть откуда взявшейся у него силой вырвал топор и замахнулся им. В то же мгновение покрытая седым мехом голова волка-тирана, мучителя Красномеха, покатилась по старому деревянному полу, оставляя за собой кровавый след. ... Стражники, охранявшие замок, аж попятились, когда из подвала вышел не их новый повелитель, а Красномех - с горящими диким огнём глазами, топором в одной лапе и чем-то окровавленным - в другой. Но, решив, что лис обхитрил и старого волка, решили всё-таки попытаться остановить его: - Эй, ты, Куда напра... Слово застряло у стражника где-то в горле. Всё с теми же сверкающими безумием глазами Красномех резко выкинул вперёд переднюю лапу, в которой что-то держал. Этим "чем-то" оказалась седая голова волка - того самого хищника, что ещё не так давно правил в этом замке и держал самого Красномеха в подвале. - Только суньтесь, - криво усмехнулся лис, проходя мимо ошалевших от ужаса стражников. Он вышел из ворот замка. Какой же всё-таки переменчивой бывает погода ранней весной. Ещё минуту назад стояла метель, а сейчас радостно светит солнце, где-то щебечут птицы, а из ещё не до конца оттаявшей земли проклёвывается первая травка. Казалось, будто бы весна вступила в свои права уже давно. Опустив окровавленный топор, Красномех задрал голову к ярко-голубому небу, такому беспечному, и впервые за долгие дни улыбнулся во всю пасть. Здесь и сейчас он был победителем, а дальнейшая жизнь волновала его меньше всего.

И не надо как бы бояться, если там что. Мы же всем вам добра... злобра желаем, просто хотим порадовать на НГ. Затворничаться не надо, энивей, всё делается для вас и только, а не для нашего с Крыской увеселения. Мы - не весь сайт. И встреч тоже бояться не надо. Я не выродок, морду бить за просто так не буду. Вообще априори для меня все заслуживают уважения, чтобы я на кого-то начал бросаться - это надо долго и намеренно меня допекать. Я не приду там ужратый в хлам и с сигаретой в зубах, не буду дышать перегаром и поносить всех на чём свет как бомж привокзальный. Разве что выгляжу, мягко говоря, ярко, но ведь фиолетовые волосы и киберлоки мне можно простить?) И имени своего тоже стесняться не надо. Поверь, и мне, и Крыске наплевать, как там тебя зовут, по-дурацки или не очень, никто ржать и глумиться над этим не будет. И да, мне самому ни с именем, ни с фамилией не повезло, так что я прекрасно всех понимаю. И в письме никто не будет тебе говорить, какой ты придурок, где твоё место, куда тебе стоит пойти и насколько глубоко. Денег тоже не требуем. Ну подарок это, просто подарок! И родителей своих не бойтесь, не нелюди они, не отнимут у тебя нашу посылочку со злобными воплями. Короче, ребят. Харе играть в затворников, честно.

Чёрт, теперь Призрак и Сырик впереди.( возможно, даже придётся дольше держать голосование...

Спасибо!) Честно говоря, рад, что даже моё не-рэдволльское творчество нравится людям ^^

Вряд ли. Lost-то принимает вид мертвеца только когда душу хочет забрать, да и кисти рук у него в другое время не видны. Так что...

Я думаю, что это будет либо Сырик, либо Призрак...

мне лучше, его проще рисовать ^w^ А вообще как бы не помню, говорил или нет, но энивей напоминаю, что голосование закончится 3-го января.

ну как бы да, хоть кого-то, блин, выдвиньте уж вперёд, ребят...

омг, кто-то проголосовал за Доходягу. а вообще да, ребят, активнее там, активнее!11