Nibelung111

ГЛАВА 4. ВОДА И КАМЕНЬ А между тем в логове Крэдли всё было спокойно. Скоро должен был прийти новый корабль с невольниками из последнего в этом сезоне набега под командой капитана Мольда - Крэдли не поплыл в этот раз лично, негоже уже королю ходить в каждый пустяковый рейд за прямоходящим скотом, да и после последнего похода он ещё не отдохнул. Сам Бешеный Крэдли восседал на своём резном троне за заставленным снедью и винами столом и предавался воспоминаниям за кружечкой мальвазии. Из более мелкой посуды он никогда не пил, а тарелки его размерами напоминали небольшие противни – пиратский король любил хорошо поесть. Жуя пирог и меланхолично потягивая доброе вино, он вспоминал, как много сезонов назад, став капитаном небольшой шхуны, благодаря своей наглости, удачливости и жестокости быстро набрал силу. Уничтожив в морском бою в абордажной схватке другого пирата, он стал хозяином уже двух кораблей, и покатилось… К предприимчивому и неизменно удачливому в бою и добыче капитану потянулись негодяи и мерзавцы со всего Океана. Его подлость, изворотливость и беспринципность позволяли обставлять даже своих коллег-пиратов. Впрочем, вскоре никто уже не смел ставить себя ровней пиратскому адмиралу, с целой эскадрой кораблей бороздившего моря и нападавшего и на купцов, и на пиратов, и на прибрежные поселения. Сам Крэдли, несмотря на целый флот, бывший в полном его распоряжении, неизменно самолично участвовал в схватках, ибо больше пьянящего грога он любил чужую кровь и боль. Безжалостный и неуязвимый в бою, он ещё в молодости заслужил прозвище Бешеного, но вскоре оно приобрело несколько иной смысл – от безнаказанности и вседозволенности у кровожадного флотоводца совсем «сорвало рули», и он принялся упоенно громить всех подряд – и врагов, и бывших союзников, и партнёров, и тех, кто пытался сохранять нейтралитет… И в каждой резне участвовал сам. Вот в одном таком побоище он и попал под чужую сталь – вражеский меч искалечил ему нижнюю лапу, и безудержный пират на целый сезон слёг в койку. Тогда-то, зверея от скуки, он и пристрастился к обжорству и с тех пор не изменял своей привычке никогда. Отсутствие движения, лень и обильная жирная пища привели к тому, что могучий боец обрюзг и растолстел. Всё чаще его лапа тянулась не к богато изукрашенной рукояти меча-скъявонны, а к короткому широкому ножу, которым он накалывал пищу. К тому же после ранения он стал заметно хромать на изувеченную лапу, его движения, прежде стремительные и лёгкие, приобрели тяжесть и неповоротливость. И, достигнув максимума мощи на море, он решил закрепиться на суше. И он стал подыскивать место для своей будущей твердыни. Но нигде на берегу он не находил места, которое бы полностью удовлетворяло его желаниям. И тогда он вспомнил про небольшой архипелаг из пяти относительно больших и россыпи совсем мелких островов в Западном море, за Зелёным Мельстремом – страшным течением, утянувшим в пучину водоворота его отца вместе с кораблём. На островах уже были пиратские базы. Выбрав самый большой из островов, обширный, относительно ровный и зелёный, он выбил с него устроившего там гавань пиратского капитана и безраздельно завладел островом. Вот тогда-то и начались его рейды за рабами. В одном из таких рейдов к его головорезам присоединился Бангр, тогда – бегущий от мести своих сородичей простой разбойник, благодаря своей невероятной хитрости, подлости и коварству, качествам, столь ценимым самим Крэдли, быстро ставший его приближённым, наперсником, офицером. Отяжелевший Крэдли всё чаще наблюдал со стороны, как его верный головорез без пощады расправляется с теми, кто посмел ему, Крэдли, противостоять. А после того, как в одном из набегов Бангр отомстил своим гонителям, тот и вовсе стал преданней тени. Огромная орда пиратов Крэдли приводила множество рабов, и на захваченном острове появились каменоломни, раскинулись засеянные поля, и спустя несколько лет неприступными отвесными скалами воздвиглись стены его цитадели. Выстроенная на большом мысу, крепость окружила его стенами по всему периметру, от самой воды. Узкий перешеек, соединявший полуостровную твердыню с остальным островом, был перекопан широким рвом, через который опускался массивный подъёмный мост. Крэдли нарёк её Раттебергом. Даже пока шло ещё строительство и стены не были закончены, а большинство пиратов участвовали вместе со своим главарём в очередном набеге, никому из позарившихся на замок пиратских капитанов не удавалось взять его штурмом. А после того, как покушавшиеся на крепость Крэдли были безжалостно истреблены вместе с командами, нападения и вовсе прекратились. Однако на соседних островках другие капитаны всё равно устаивали базы, ибо уж очень удобен был укромный архипелаг, и Крэдли им не мешал – он сам не знал почему. Иногда ему хотелось смести их, оставшись единоличным повелителем здешних вод и островов, но ему нравилось, что остальные пиратские вожди живут в постоянном страхе перед ним и заискивают, а он, лично он, великий Бешеный Крэдли, позволяет им жить на его архипелаге. Шло время, его силы росли, и пиратские капитаны один за одним признали его своим некоронованным королём, властителем Пиратского Архипелага Крэдли. С тех пор они, словно верные вассалы, делали то, что он просил, а он делился с ними крохами со своего стола. Ему нравилось быть милостивым королём. Милостивым к прихлебателям, но не к рабам. Не было участи хуже, чем жизнь его раба. В поте лица, почти без еды и отдыха, от зари и до глубокой ночи несчастные звери обрабатывали поля, корчевали леса, заготавливали дрова, ломали камень… Тем рабам, кто ловил рыбу в лодках у берегов, завидовали, ибо они могли хоть немного сидеть в своих лодках, но если улов был меньше установленных размеров – а рыбы у острова было немного, корабли отпугивали косяки, - то рыболовов ждали плети. А из измождённых голодом и непосильным трудом тел бичи быстро выбивали жизнь. Но что за ценность такая – жизнь раба Крэдли! На смену отмучившимся привозили целые корабли новых кандальников. И те, кто на своей шкуре начинал постигать всю тяжесть рабской жизни, поначалу остро завидовали тем, чьи тела зарывали в овраге, а потом смирялись. Даже на эмоции нужны силы, а сил не оставалось ни на что. Недавно попавшие в жестокую кабалу звери неистово мечтали о свободе, но все побеги неизменно заканчивались жесткой расправой над беглецами. Единственный раз, когда рабу удалось уйти с острова, вселил было в сердца невольников искру надежды на удачный побег, но вскоре выяснилось, что беглеца поймали другие пираты. То, что Крэдли сотворил с несчастным после того, как его передали обратно в крепость, напрочь отбило даже мысли о побеге, вселив в души и умы рабов ужас и покорность. А недавно Крэдли из очередного удачного набега привёл много свежих рабов, ещё не превратившихся в бессильную ветошь от работы и бескормицы. Почти все покорились и уже втянулись в работу, лишь некоторые упрямцы ещё ерепенились, смея перечить его, Крэдли, воле. Одним из таких непокорных был молодой раб-мышь, отчаянно сопротивлявшийся пленению и уложивший нескольких его бойцов. Похоже, раньше он был воином, и не из простых кнехтов, и сейчас пытался бунтовать, даже чуть было не подрался с надсмотрщиком – ну да ничего, кнут Визкода и голод быстро сделают из него покладистую вещь, а нет – так одним наглядным уроком для рабов будет больше. Публичные расправы над строптивыми невольниками Бешеный Крэдли называл «представлениями». А актёр из непокорного мыша вышел бы отличный… …Вот уже целую луну он корчует пни для нового поля в рабстве у проклятого крысака. Он, воин Рэдволла, приёмный сын Великого Лорда! Теперь раб, и всё, что он слышит в свой адрес – это проклятия и свист хлыста, выбивающего дух каждым ударом. А на удары Ризкод не скупится… Но он никогда не покорится участи безгласной вещи! Пусть провалятся в Адские Врата Крэдли, Визкод и его кнут вместе с островом! Лучше умереть, чем корчевать пни для этих грязных тварей! Хотя с таким питанием и обращением Мрачный Зверь не заставит себя долго ждать… …Колин распрямился и утёр пот. Тут же хлыст ошивавшегося неподалёку надсмотрщика со свистом перечеркнул его спину, прикрытую лишь драной робой. От жгучей боли захватило дыхание, на глазах от неожиданности выступили слёзы, лапы сжались на древке лопаты – так бы с развороту снёс поганому крысу плешивую башку! Но что толку… Не в этот раз, нет, он не доставит своей казнью удовольствия жирному Крэдли! Стиснув зубы и не вздрогнув от нового удара, распоровшего ветхую ткань и шкуру на спине, Колин вновь согнулся над неподатливым корнем. Ему, как самому строптивому, давали самую тяжёлую и грязную работу. За эти недели он сильно исхудал, потому что из-за частого неповиновения его постоянно лишали и без того невероятно скудной пищи. Измождённое тело было готово сдаться, но неукротимый дух воина не давал склонить голову перед угнетателями. Когда-нибудь он вгонит эту лопату по самый черенок в прожорливую пасть Крэдли, а Визкода удавит на собственном биче. Но сейчас время ещё не пришло… Стараясь не думать, что в таких условиях он, скорее всего, не доживёт и до зимы, он с хрипом навалился на лопату, выдирая корень из почвы. В его голову пришла мысль о том, что его приёмный отец будет его искать. В сердце затлелось искоркой тепло и всколыхнулась надежда. Отец… Пусть не родной и даже не мышь, он стал для маленького мышонка настоящим родителем. Его возлюбленная, прекрасная волчица, могла бы стать Колину приёмной матерью, но погибла в Великой Битве за Свободу. С тех пор белый волк стал для него самым родным зверем на свете. И теперь он наверняка будет искать его, уже ищет! И найдёт, обязательно найдёт, и никто не сможет остановить его! Пускай он приведёт сюда легионы далёкого Нордвальда и сравняет с землёй чёрные стены Раттеберга! С ненавистью оглянувшись на поигрывающего кнутом надсмотрщика, Колин продолжил работу… ГЛАВА 5. ПЕРВЫЙ СЛЕД Наутро я вновь выступил в путь, лишь только первые лучи восходящего солнца защекотали пухлые облака над лесом. Керунист остался в деревеньке. Когда я спросил, не желает ли он присоединиться ко мне в поисках врагов, он ответил, что время ещё не пришло и что он обязательно почувствует или узнает, когда пробьёт нужный час. Оставив странного крыса в таверне, я быстрым шагом поспешал к берегам Южного Потока. Утренняя прохлада бодрила разум и тело, я быстро продвигался через прибрежный лес. Вскоре мне стали попадаться пепелища речных посёлков, на некоторых кто-то пытался отстраиваться. Когда негодяи напали на мирных обитателей речных берегов, несколько посёлков успели уйти в лес, и сейчас вернувшиеся жители возвращались, потеряв сожжённые пиратами в отместку за упущенную добычу дома, но сохранив жизни. Трудолюбивый лесной народ как мог, восстанавливал свой мир после недавнего набега. Несколько раз я пытался расспросить жителей, но они пугались меня и относились с недоверием, ничего нового мне узнать не удалось. И никто даже не мог предположить, где находится пиратское логово и откуда приходит угроза. Приплывают по реке, похоже, из океана, откуда – неизвестно, да откуда угодно. Понимая, что получить нужные сведения можно было бы только от самих пиратов, я горько пожалел, что не могу взять «языка». Как выяснилось, преждевременно. Капитан Мольд не любил рисковать своей шкурой понапрасну. Вот и сейчас, когда на плоскодонках причалили к речному берегу, готовясь напасть на вернувшихся из лесных убежищ зверей, он остался у лодок, отправив свою команду в набег – всё равно сами прекрасно знают, что им делать. Крысы и хорьки, бывшие в его пёстрой команде, глядели на него, капитана, с презрением, но приказа не ослушались – они любили кровавую охоту и поживу. Собственно, капитаном над прибившимся к новоиспечённому пиратскому королевству сбродом его сделали не отвага и бесшабашность, а приказ самого Крэдли, наградившего таким образом своего лизоблюда. И сейчас Мольд закусывал под раскидистым кустом у воды, пока его команда в обход по лесу приближалась к ничего не подозревающим лесным рохлям, и наслаждался покоем и безопасностью. По крайней мере, он так думал… …Пройдя очередную отстраивающуюся деревеньку, теперь последнюю на этом берегу, ибо остальные восстанавливать было уже некому, я продолжал быстро продвигаться вдоль берега. Послеполуденное солнце жарило вовсю, но под деревьями и уводы было прохладно. Я то углублялся в лес, то вновь шёл берегом. Никаких следов, никаких новых зацепок… Залитая жаркими бликами река была тиха и пуста. Хотя… Что это там?! …Одетый в тёмный маскировочный плащ волк тенью скользил в прибрежных зарослях, не задерживаясь и не торопясь. Его расплывающийся в лесной светотени то тонул в зарослях, то вновь появлялся на берегу. В очередной раз выйдя к воде, волк внезапно напрягся и впился взглядом во что-то на реке. Было видно, как под капюшоном шевельнулись уши. Спустя несколько секунд лесной воин растаял в густом подлеске… …Пиратские лодки!!! Опять набег! Что делать – предупредить поселян или продолжать разведку? Но нельзя допускать гибели невинных жителей… Я узнал, что в случае тревоги они договорились сигналить друг другу дымным костром. Ближайшая деревня не так уж далеко, да и здесь берег небольшим мыском выступает в реку – увидят! Торопливо сгрёб охапку сухого валежника, надрал бересты, вытащил огниво. Несколько резких ударов – и я сунул загоревшуюся бересту в хворост. Сушняк мгновенно с треском занялся ярким огнём, обещая жарко и быстро прогореть. Бросив в него несколько толстых веток и корягу, я набросал на огонь побольше зелёной травы и полил водой. Густой белый дым столбом упёрся в безоблачное небо. Авось, увидят мой сигнал лесные жители и успеют что-нибудь предпринять или объединиться для обороны. Мне же нужно пробраться к лодкам – вряд ли их оставили совсем без охраны. Будет с кем мне поговорить… В лесу отчётливо были видны следы прошедшей здесь только что стаи хищников. Царапины от когтей, следы лап, обломанные ветви кустарников и примятые травы красноречиво указывали путь к лодкам. А вот и они сами, вместительные плоскодонки, вытащенные носами на берег. Тихо и пусто. Внимательно оглядываю береговые заросли, слившись своим плащом с листвой. Ага, кто это там так смачно потягивает прохладненькое из бурдюка под кустом? Жирный крысак, и явно чувствует себя в полной безопасности. Ну что ж, пойду поздороваюсь… …Мольд допил разведённый водой холодный грог и сыто откинулся на пружинящие под спиной ветви куста и прикрыл глаза. Пояс с мечом, слишком тугой для его брюха, болтался на ветке. Какая разница, что думают о нём эти остолопы! Всё равно скоро они вернутся в Раттеберг, и его, умного капитана Мольда, самого удачливого и хитрейшего, ждёт щедрая награда от Крэдли! А пока так славно поваляться в теньке, пока эти дуболомы зарабатывают ему королевские милости! Да к тому же здесь ему никто не угрожает, ведь по близости никого нет… Лёгкий шорох заставил его лениво приподнять веки, а в следующую секунду он застыл, окаменев от ужаса. Прямо перед ним, приставив к его брюху длинный меч, стоял огромный белый волк, и в его сапфирово-синих глазах Мольд прочитал ледяной почерк смерти. …Крыс подрёмывал, чувствуя себя в полной безопасности, поэтому заметил меня, только когда я приставил к его жирному чреву меч. В его расширившихся глазах тёмным вихрем взвился ужас, негодяй словно примёрз к траве. Грозно рыкнув, я бросил в его перепуганную морду: - Не дёргайся, нидинг! Кто ты такой? Куда направились твои подельники?! Крыс тускло запыхтел, пытаясь выдавить из сведённого страхом горла ответ: - Я… Я… Я просто лодки сторожу! Я… - Куда пошли остальные?! И не мямли! Я видел следы! ОТКУДА ВЫ ПРИПЛЫЛИ?! КТО ВАС ПОСЛАЛ?!! Главный вопрос раскалённой струной натянулся в моей душе. Сейчас я узнаю, где томится мой приёмный сын! Похоже, последние мои вопросы очень не понравились крысе. - Я… Они пошли куда-то в лес… Я не с ними, я просто лодки сторожу! Приставив меч к самым его зубам, я прорычал в искажённую страхом морду: - ОТКУДА. ВЫ. ПРИШЛИ?!! Испуганно икнув и затравленно косясь на острие перед своим носом, крыс забормотал: - Мы… Приплыли по реке. Мы скоро уплывём! Мы больше не приплывём! - ГДЕ ВАШЕ ЛОГОВО?! - Мы… Издалека приплыли… По морю… Я не знаю, я просто лодки сторожу… я ничего не знаю! Судя по твоей весьма небедной одёжке, ты на последнего матроса, каким пытаешься выставить себя, похож мало. И знаешь наверняка больше, чем прикидываешься. - КТО ПОСЛАЛ?! - Король послал… Аааа скажу-скажу-скажу!!! Крэдли послал, он меня… то есть нас заставил!!! Это всё он, всё Крэдли! Ага, тот самый Крэдли, что напал на земли Керуниста. - В этом сезоне вы уже были здесь и разорили несколько деревень. При этом вы напоролись на отряд из четырёх мышей и белки, в живых остался только один воин-мышь с отличным мечом с красным камнем в эфесе. Он попал в плен. КУДА ВЫ ЕГО УВЕЗЛИ?! - Я… Я не знаю! Меня здесь тогда не было! Это Крэдли всё, он тогда плавал! - Сам король в поход ходил? ОТКУДА ВЫ ПРИПЛЫЛИ?! Моё терпение стало истощаться. Перепуганные глазки крысака воровато бегали. - Нууу, ему скучно, наверное, стало… Он любит набеги… Приплыли… с островов, далеко… - С КАКИХ, ТЫСЯЧА БАРСУКОВ, ОСТРОВОВ?! - Я не знаюууу! Я просто матрос, меня заставили, я просто лодки стерегу, я не знаю пути! Отпусти меня, я не виноват! В этот момент за спиной что-то захрустело, и я на секунду обернулся. За кустами кто-то с ругательствами продирался через подлесок. В тот же миг опомнившийся крысак извернулся, вскочил, схватил свой меч и попытался ударить меня в шею, вопя о подмоге. Шутя отбив неуклюжий выпад, я с рычанием снёс поганцу всклокоченную башку. Не теряя времени, я шагнул на шум в заросли. Прямо передо мной стоял зачем-то вернувшийся крыс с коротким копьём. Прежде чем его лапы успели направить на меня оружие, острие Вольфклинга закончило его пиратский путь. Вытирая меч лоскутом, я приблизился к телу крыса, так неосмотрительно переведшего допрос в казнь, и обыскал его. За пазухой негодяя я обнаружил свиток. Развернул – и у меня перехватило дыхание. Я держал в лапах подробную, хоть и несколько корявую, карту Западного моря. Карту, на которой был отмечен пиратский архипелаг и точный путь к нему в обход Ревущего потока. С картой лежала ещё одна засаленная бумаженция. Это оказался капитанский патент на имя капитана Мольда, подписанный самим «Его Величеством Королём Архипелага Пиратского и Повелителем всех его Капитанов Крэдли, Великим и Бешеным». Значит, говоришь, простой матрос и только лодки охраняешь? Хотя странно, почему капитан не пошёл со своей командой в набег, а остался у лодок. Неужели настолько труслив? Сложив и надёжно спрятав карту за пазухой, я с мечом наголо бросился по следам пиратов. Когда я нагнал их, те как раз схлестнулись в яростной схватке с речными жителями. Мой сигнальный костёр всё-таки сделал своё дело – обитатели побережья успели подготовится… И, похоже, объединиться! Дымные столбы поднимались вдоль всей реки, созывая всех боеспособных, чтобы дать захватчикам совместный отпор. Сводные силы почти всего побережья сдерживали натиск пиратов. Мирные, не привыкшие к войне жители гибли под вражескими умелыми ударами, но и разбойники несли непривычно большие для них потери и начали уже терять боевой дух – сопротивление отчаявшихся речников было свирепым. И по реке к ним плыли ещё несколько лодок с подкреплением из дальних посёлков. Ну что же, пора и мне помочь им в битве… … Выпустив из арбалета стрелу в одного из негодяев, добивавшего сбитого на землю раненого ежа и крепко ухватив рукоять Вольфклинга обеими лапами, я с яростным рыком врубился с тылу в строй охотников за рабами. Древний меч мгновенными взблесками взлетал и падал, поднимался и колол, повергая пиратов наземь. Плюгавые хищники с воплями шарахнулись в стороны от огромного волка с длинным мечом, моментально смешав свои и без того нестройные ряды и пытаясь выстроить оборону на новом рубеже. Чем сразу же воспользовались защитники Приречья, перейдя в отчаянное наступление. А я работал мечом, вертелся и парировал удары, не давая врагам разорвать расстояние между нами и навязывая им ближний бой, но следя, чтобы никто не зашёл за спину. Мысль о том, что такие же оскаленные подонки терзали и угоняли в неволю моего Колина, наполняла душу ослепительной яростью, и я вновь, как таёжный буран, взрывался круговертью точёной стали и раз за разом обрушивался всей своей тяжестью и мощью на воющих крыс и хорьков. Гневное рычание не переставая вырывалось из моей груди, а обагрённый меч всё разил, разил, разил… Чувствительный удар ужалил моё предплечье, но вражеский палаш не смог пробить кольчужное полотно. Ответным ударом я снёс врагу голову в мятом шлеме. Я вертелся, выстраивая вокруг себя стальную завесу, но всё же меня чуть не окружили. Высокий мощный крыс с коротким и широким мечом подкрался ко мне со спины, высоко занося сталь для удара. Как не странно, но я уловил лязг его доспеха за спиной и успел среагировать. Могучий пинок задней лапы в живот – и подлец, скрючившись, отлетел на несколько ярдов. Спереди же вражеский напор сильно возрос. Речные и лесные жители, получив подкрепление, перешли в атаку, отжимая негодяев назад. Хищники смешались и запаниковали, почуяв гибель, и стали хаотично отступать обратно в лес. Подхватив в левую лапу трофейный меч, я с утроенной энергией заработал клинками, словно волнорез стоя посреди потока врагов. Один из пиратов, то ли ласка, то ли тощий хорёк, вылетел прямо на меня. Поняв, что нить его жизни вот-вот обрежется лезвием судьбы, он с безумным воплем бросился на меня в атаку. Отчаяние удесятерило его силы, дикое желание жить заставило забыть обо всём. Он был во много раз меньше и слабее меня, но тем не менее я еле успевал парировать его молниеносные и сильные удары, оба меча в моих лапах звенели от напряжения. Я попытался срубить его диагональным ударом, но хорь ловко поднырнул под него, и клинок его меча метнулся мне прямо в глаза в бешеном и мгновенном выпаде. Моё счастье, что в левой лапе у меня был подобранный лёгкий вражеский меч, который я смог подставить под выпад. Если бы не это, я бы не успел вовремя довернуть тяжёлый Вольфклинг. Взвизгнув лезвием по моему второму мечу, вражеский клинок остриём глубоко пропорол щёку, едва не выбив глаз. Второго шанса убить меня я противнику, завязшему в глубоком выпаде, не предоставил. Отбив в сторону его меч, я выбросил снизу вперёд Вольфклинг в таранном ударе, насаживая врага на клинок. Согнувшись вдвое и захрипев, хорёк упал на землю… Последние пираты скрылись между деревьев, преследуемые опьянёнными мщением воинами, а меня уже со всех сторон окружили защитники Реки, наставив на меня мечи и копья. Впрочем, мечей-то как раз было довольно мало – откуда дорогое боевое оружие воинов у простых рыбаков и крестьян? На меня со всех сторон смотрели рогатины, копья, дротики, топоры. Однако, в благодарности им не откажешь… Прямо передо мной стоял с тяжелым копьём пожилой и крепкий, как кряжистый дуб, выдр, явно предводительствовавший другими. Его голову охватывала окровавленная повязка, но единственный глаз смотрел из-под бинтов внимательно и спокойно. Его басовитый голос прогудел, словно чугунное било: - Кто ты, хищник и воин, и почему ты сражался против пиратов? Зачем ты помогал нам? Опустив меч и спокойно встретившись с ним взглядом, я ответил: - Я – Нибелунг, Великий Лорд Севера и Хранитель Рэдволла. Я преследую пиратов, похитивших моего приёмного сына в рабство. В этом сезоне он и четверо воинов Рэдволла прибыли сюда для расследования набегов и угодили в засаду. Я намереваюсь настигнуть негодяев и освободить Колина и рабов. Взгляд старого выдра потеплел, и он сделал лапой знак своим бойцам. Направленные на меня острия разошлись в стороны. - Я слышал о тебе, белый волк-воин. В Великой Битве ты встал за Рэдволл и сражался с ордой тигра. В Стране помнят те дни, мой брат сражался на красных стенах в отряде Командора, и сейчас я благодарю тебя за помощь в бою. Тогда ты изгнал тигра, и больше никто в Лесах о нём не слышал, теперь же ты надолго отбил желание морским разбойникам соваться сюда. Сегодняшний набег переполнил чашу нашего терпения, к тому же наши силы тают с каждым нападением, поэтому мы хотим найти разбойников и сразиться с ними и победить раз и навсегда, освободить наших родных или погибнуть. - Я уничтожил тигра на берегу Восточного моря. Вы действительно хотите отправиться за пиратами? - Это добрая весть, мы не знали. Да, сейчас будет Совет старейшин, на котором мы единогласно объявим о нашем общем решении. Мы полны решимости, но никто не знает, где расположено их поганое логово… Вытерев заливавшую морду кровь из раны, я достал из-под плаща найденную мной у крысиного капитана карту и продемонстрировал её окружавшим меня зверям. - Я знаю, где их искать… Дружный вздох радости и изумления пронёсся над бойцами. Все до единого пираты были уничтожены, а их лодки были захвачены. Старейшины сражавшихся родов в окружении своих воинов собрались на Совет, куда пригласили и меня. Моя карта давала шанс на успех. Верховный Старейшина, древний сгорбленный, но неукротимого духа мыш во всеуслышание объявил: - ВО ИМЯ ЛЕСА И РЕКИ, ВО ИМЯ ЖИЗНИ И СВОБОДЫ СОВЕТ РЕШИЛ ЕДИНСТВЕННОЕ – МЫ БУДЕМ СРАЖАТЬСЯ! МЫ ИДЁМ ЗА ВРАГОМ! Ответом старцу был яростный клич потрясающих оружием воинов, приветствовавших гордое и мужественное решение своих патриархов. Я вскинул в салюте меч и издал боевой вой, заставивший вздрогнуть моих новых товарищей. ГЛАВА 6. ОГОНЬ И ВОДА. …У захваченных лодок кипела деловая суета. Грузили припасы, бочонки с водой, слышался лязг точильных камней, остривших лезвия. К пиратским плоскодонкам присоединились несколько больших лодок речных жителей. Под конец все погрузились на лодки, я взошёл на головной ушкуй. В общей сложности на воде покачивалось девять лодок, лишь пять из которых были достаточно крупными. Со мной на флагмане собрались самые опытные мастера речного пути, самые мудрые мореходы. Нас было чуть больше двух сотен, а воинов – лишь горсть. Но мы не могли больше сидеть на берегу и ждать новых нападений. Теперь мы шли нападать. Оглянувшись на готовые к отплытию лодки, я выхватил Вольфклинг и резко опустил его, рубанув воздух. В тот же миг десятки вёсел опустились в воду, отмечая пеной первые ярды нашего пути в неизвестность. Плавание началось. Лодки вышли на середину реки и подняли паруса, ловя свежий ветер. С самого начала мы задали весьма неплохой темп, и к ночи пристали на ночёвку к берегу у самого устья. Море было рядом. Ночевали без огней, не желая привлекать к себе внимание, да и места были пустынные, песчаные и сухие. Благо сейчас в пресной воде мы недостатка не имели, но в солёном море всё будет иначе, поэтому большую часть багажа занимали именно бочонки, фляги и бурдюки. Еды тоже хватало, но её запасы можно было пополнить и рыбной ловлей при необходимости. Ночь прошла внешне спокойно, никто не нападал на наш лагерь, но вот в душах у всех была буря. Что ждало нас впереди? Какие трудности, какие опасности подстерегали неопытных мореплавателей в открытом море? Ведь Западное море – не река, даже такая широкая и могучая, как Великий Южный Поток. И за этим морем, в центре его бескрайних пучин маячил Враг. Сколько их там? Какие крепости и бастионы встанут перед горсткой самоотверженных, но неумелых бойцов? Ночная тьма не знала ответа на эти жгущие душу вопросы, и сердце неумолчной дробью тревожно барабанило в груди. Но отступать не собирался никто. С первыми лучами солнца мы вновь распустили паруса, и подсвеченные медово-тёплым восходящим солнцем брызги от вёсел взблеснули над водой, словно капельки расплавленной меди, упавшие из солнечного горна в прохладную воду. Вскоре стало сильнее болтать, ветер усилился, течение живым напором своих призрачных лап повлекло наши судёнышки всё быстрей и быстрей, и… вдруг стискивавшие поток с обеих сторон берега распахнулись, раздались в стороны и остались за кормою золотистой полосой, отдавая нас сине-огненному в лучах рассвета простору. Море! Огромное, великое, всесильное и ласковое, свежее, своевольное и безудержное Западное море. Серо-стальные речные струи сменились крутобокими аквамариновыми волнами, с каждой минутой наливавшимися сапфирной глубиной. Сильный морской ветер налёг на наши паруса, заставляя шипеть и плескать жемчужной пеной воду под форштевнями. Берег стремительно таял позади. Самые опытные капитаны нашей флотилии, двое из которых ходили в морские плавания, склонились над захваченной мною у пиратов картой. Предстояло так провести корабли в обход Зелёного Мельстрема, чтобы не попасть в жуткий водоворот, которого мы должны были достичь ночью или завтра утром. Пока плавание складывалось удачно, лодки ходко шли под парусами, направляемые опытными рулевыми. День прошёл без происшествий, и вот уже закатное солнце коснулось своим раскалённым краешком волнующегося горизонта. Кажется, ещё миг – и море вскипит, закрывая огненный диск белым паром, но небесный огонь невозбранно тонул в прохладном море, чтобы завтра вновь вспыхнуть ещё более жарко. Вода – словно жидкое золото, дробящееся без конца миллионами быстрых монет, текучей глазурью покрывающее маслянистые волны, а под ним – темнота глубины, таящей неведомое. Что в ней? Каких монстров скрывает бегучая гладь, какие сокровища меркнут без солнечного света на далёком от неба дне? Ни одному живому зверю не дано опуститься туда. А те, кто всё же по воле судьбы достигли глубин, уже не расскажут о их тайнах живым. Грозного Мельстрема мы достигли лишь к полудню следующего дня и сразу же взяли севернее, огибая кошмарный водоворот. Мы были далеко от него, и всё же утробный гул свирепой стихии словно ледяными когтями вздыбливал наш мех. Все вздохнули с облегчением, когда оставили водоворот позади и легли на прежний курс. Но расслабляться не приходилось – впереди был пиратский архипелаг. И, скорее всего, жестокая схватка со смертью. Над морем тёмным густым пологом висел тот самый предрассветный час, когда ночная тьма, словно бы устав, тяжёлым мраком падает на мир, давя звёзды. Постоянная качка, так непривычная обитателю твёрдой суши, морской болезнью измотала мои силы, и я тревожно дремал на носу, когда ко мне подошёл старый выдр Берго, единственный из всех, кто когда-то был за Мельстремом и представлял себе путь к архипелагу, и тронул меня за плечо. Тонкий и ненадёжный, как истлевшее полотно, сон быстро слетел с меня, оставив тяжесть в голове и дурноту. Впрочем, произнесённые тихим шёпотом слова Берго, ледяной лапой скребанув в груди, заставили меня мгновенно позабыть все хвори. - Нибелунг, мы совсем близко. При солнце мы увидим вражеские острова… - Но тебе это не нравится, ведь так? Ведь если мы сможем видеть пиратов, то и они заметят нас заранее, и вместо неожиданного удара мы будем втянуты в безнадёжный морской бой. К тому же звери ещё не готовы к решительным слаженным действиям, хорошо было бы подготовиться, разведать … - Вот и я о том же. Не доходя до архипелага, совсем рядом с ним есть маленький и мелкий атолл, в котором мы с нашими плоскими днищами могли бы пересидеть день и заодно разнюхать, как и что. Ну так как? Правим туда? - Да, Берго, пожалуй, это будет лучшим выходом. Мы узнаем всё, что нам надо и нанесём свой решительный удар! Спустя короткое время наша флотилия уже была укрыта в поросшей густой зеленью подкове атолла. Лишь одна плоскодонка с Берго и самыми зоркими и умными зверями бесшумно выскользнула в тёмное море. Меня в разведку мудрый старый предводитель выдр не взял, сказав, что с прирождёнными мореходами лучше найдёт верный путь в логово врага, и я вынужден был остаться. Было очень тихо, так тихо, что казалось, было слышно, как стучат наши сердца. Несмотря на ранний час, никто не спал. Все пребывали в тревожном возбуждении, вынужденное ожидание томило душу, мои когти раз за разом нетерпеливо стискивали рукоять Вольфклинга. Бездействие угнетало. Высадившиеся на атолл и укрывшиеся в зелени наблюдатели не раз замечали пиратские паруса, свободно и нагло сновавшие во все стороны. Взошло яркое и с самого утра горячее солнце, куда более сильное, чем в Лесу Цветущих Мхов. Доски палуб нагрелись, добавляя духоты, мне в своём северном меху было нестерпимо жарко, что лишь сильнее разжигало мои ярость и нетерпение. Берго найдёт нужный путь, и мы атакуем, яростной волною среди ночи выплеснувшись на ненавистные острова, засвищет мой древний клинок, разя похитителей Колина, багровым заревом взметнётся огонь над пиратским логовом..! Только бы поскорее вернулись разведчики, только бы быстрее село солнце… Внезапно караульные с атолла подали тревожный сигнал, и спустя несколько минут в атолл влетела плоскодонка Берго. Выпрямившись во весь рост, старый Командор прокричал во весь голос, и в голосе этом звенело отчаяние: - Наши корабли выследили! Сюда идёт целый пиратский флот! Скорее в море! Нам не выстоять против морских кораблей! Лютый рык вырвался из моей глотки: - КАК ЭТО В МОРЕ?!! ЧТО ЗНАЧИТ НЕ ВЫСТОЯТЬ?!! МЫ ЧТО, ДОЛЖНЫ ОТСТУПАТЬ?! - ДА! УНОСИМ ЛАПЫ, ЕСЛИ ХОТИМ ЕЩЁ СЮДА ВЕРНТЬСЯ!!! ОНИ СИЛЬНЕЕ В МОРЕ, ЕСЛИ МЫ ВСТУПИМ В БОЙ СЕЙЧАС, ТО НИКТО УЖЕ НЕ ОСВОБОДИТ НАШИХ ТОВАРИЩЕЙ!! Мысль об отступлении трескучим огнём обожгла душу. Где-то рядом мой Колин, а я должен удирать, не освободив его! Это было невыносимо. Между тем все наши корабли вышли из оказавшегося ненадёжным убежища в открытое море, разворачиваясь на восток, но со всех сторон уже виднелись приближающиеся вражеские паруса. Нашу флотилию брали в клещи, чтобы раздавить. Об абордаже нечего было и думать, нас было меньше, и даже если бы мы захватили с боем несколько кораблей, то всё равно это бы ничего не решило. Оставалось бегство… …Мы плыли прочь от своей цели изо всех сил, вёслами помогая парусам, но всё же явно подготовившиеся к атаке пираты приближались к нам, несмотря на более тяжёлые корабли. Вот уже мы почти со всех сторон охвачены врагами, все, кто в состоянии, налегли на вёсла, стремясь вырваться на простор, но тут с ближайших вражеских кораблей с шипением взмыли тучи горящих стрел. Словно рой огненных гадюк, они обрушились на нас. Послышались вопли, стоны, крики, первая кровь пролилась на наши палубы. Запылал такелаж, прожжённые паруса лопнули. А сверху падали всё новые вестницы смерти… Гребля почти прекратилась, большинство наших кораблей пылали. Нет ничего страшнее пожара на корабле. Начался огненный ад посреди воды. Стон и вой стояли над гибнущей флотилией, дым и пар застилали мир, посеревший от набежавших внезапно облаков. Горящие судёнышки сталкивались друг с другом, где-то пытались тушить пожар, а где-то уже прыгали в воду живые факелы… Мой корабль тоже был охвачен огнём. Многие звери были пришпилены стрелами к палубе и скамьям, оставшиеся гребцы вразнобой били вёслами по воде, пытаясь плыть вперёд, я и Берго тушили огонь, сбивая его мокрыми плащами и заливая водой, мех от жара трещал и сворачивался… Внезапно стрелопад прекратился, и мы увидели, как поганые преследователи уплывают прочь! Но осознание причины их отступления ввергло в ещё большее уныние. На нас надвигался шторм… Дальнейшее смазалось в памяти одним ревущим огненно-водяным кошмаром. Могучий шквал раздул пламя так, что горящие корабли превратились в набитые живыми существами трещащие костры. Хлёсткие тяжёлые волны принялись швырять почти неуправляемые никем и ничем суда, разбивая друг о друга, переворачивая, топя… Хлынул ливень, вызывая клубы пара. Во всём этом ужасе я с трудом мог видеть даже тех, кто ещё оставался на моём корабле. Сбитый с лап страшной болтанкой, я на четвереньках подполз к привалившемуся к борту молодому мышу и увидел, что он прибит к доскам стрелой. К моему ужасу, почти все, на кого я натыкался, были мертвы. По сторонам ещё виднелись чадящие костры уносимых бурей судов, но их становилось всё меньше. Наш корабль стрелой летел на вороньих крыльях шквала. Ближе к корме я увидел Берго, пытавшегося управлять рулём, и пополз ему на выручку. Сорванные со своих мест бочонки, оружие и разные предметы грохотали по скачущей палубе, грозя убить. Но главная опасность пришла извне. В тот момент, когда я приветственно замахал Берго лапой, произошло это. Внезапно из мутно-чёрной пелены пелены дождя и дыма позади нас вынырнул чёрный обугленный корпус одного из наших кораблей. Миг – и чёрная махина, брошенная яростной волной, с лютой мощью врезалась в нашу корму. Чудовищный удар сотряс корпус, изломанной куклой мелькнуло в облаке щепы тело старого Командора, треснула, раскалываясь, палуба, и я ощутил, что лечу. С воплем я упал в чёрную непрозрачную воду, сразу же глубоко погрузившись в своей кольчуге и с мечом. Сердце сдавила паника, я не мог понять, где верх, где низ, но блеснувшая над водой молния бледным светом указала мне путь. Гребя изо всех сил, я с огромным трудом вырвался на поверхность, глубоко и жадно вдохнул полной грудью воздух и чуть не захлебнулся от брызг и дождя. Осколок доски глубоко рассёк мне голову, кровь залила глаз, солёная морская вода жидким огнём вцепилась в раны. Поняв, что долго на плаву не протяну, я заоглядывался в поисках спасения. Надёжная кольчуга и родовой клинок в первый раз в жизни стали угрозой, а не защитой, вкупе с намокшим мехом утягивая на дно. Неподалёку, ярдах в десяти, я заметил обломок мачты с куском реи и отчаянно поплыл к нему. Каждые пару мгновений волны вздымали меня вверх, а потом швыряли в бездну, топя и заставляя погружаться, обломки били по голове и лапам. Силы таяли с каждым движением. Вот, вот он уже рядом… Я протянул к спасительной деревяхе лапу, но когти только скользнули по мокрому бревну, и следующая волна вновь отшвырнула меня прочь. Но всё же я не сдавался, и вот, наконец, я изо всех сил вцепился в мачту и рею и накрепко примотал себя к крестовине обрывками такелажа. Волны и буря повлекли меня куда-то на северо-восток. Держаться было тяжело, вода тянула за лапы моё бронированное тело вниз, в бескрайнюю глубь океана. От постоянной болтанки, хлещущей в нос и горло горькой морской воды и усталости я потерял сознание, обвиснув на обломках дерева. А потом всё закрутилось в неразличимом хаосе кошмара – вспышки сознания, борьба со стихией, ветер, вода, тучи, солнце, волны… Кто знает, сколько это продолжалось?..

БЕЛАЯ ТЕНЬ. ШТОРМ И ПЛАМЯ. ГЛАВА 1. ВОЗВРАЩЕНИЕ В АББАТСТВО. …Утреннее солнышко огненной улыбкой сверкнуло над медовым горизонтом, омывая свои первые лучики в крупной росе, алмазными каплями усеивавшей густую зелень Леса Цветущих Мхов. Лёгкий рассветный ветерок скользил меж ветвей, играя призрачными завихрeниями быстро рассеивавшегося тумана. В безоблачном небе уже вовсю сиял чистый золотой свет, но под кронами лесных исполинов ещё дремали в прохладе сумерки. Стояла полная тишина, и трели просыпающихся птиц не нарушали, а лишь дополняли и оттеняли безмолвие величественной природы. Между деревьев уходила вдаль перечёркнутая первыми штрихами утра дорога. В первый миг она могла показаться пустой, но внимательный взгляд бы заметил неслышно бредущую по ней тёмную фигуру, странным образом будто сливавшуюся с сумрачной зеленью. Казалось, некий лесной фантом, рождённый в предрассветном тумане, бесшумно скользит над дорогой и вот-вот развеется от прикосновения тёплых лучей. Но вот неведомый странник нечаянно задел краем одежды протянувшиеся над самой дорогой ветви разросшегося дикого шиповника, и на него жемчужным дождём хлынула роса. Путник зябко фыркнул и быстро проскочил под аркой ветвей, стряхивая с плаща холодные капли. Ткань его просторного одеяния имела странную буро-зелёную расцветку, своими разводами словно бы растворяя силуэт хозяина в окружающей светотени. Вот солнечный блик шаловливой искрой проник под скрывающий голову капюшон, и в его тени вдруг впитавшими огонь льдинками вспыхнули ярко-голубые глаза. В свете проникавшего под лесной полог крепнувшего дня стали видны благородные черты молодого волка. Его могучая фигура и цепкий внимательный взгляд выдавали в нём воина, а широкий плащ делал его ещё больше. Внезапно налетевший порыв прохладного ветра на секунду распахнул полы накидки, и острый солнечный луч засверкал искрами на кольчуге, словно бы раздробившись о крепкую броню, и вдруг блеснул нестерпимой синью в крупном сапфире, украшавшем эфес боевого меча. Вдруг утреннюю тишину вспугнул близкий колокольный звон. Казалось, звуки бронзы мелодичными шариками раскатились в момент по лесу, отскакивая от стволов и сливаясь с птичьими голосами. Заслышав колокола, лесной путник сразу же прибавил шаг. Было видно, как шевелятся под капюшоном уши, ловя затихающее эхо. С каждой минутой лес становился всё светлее и прозрачнее, всё больше солнечных зайчиков играло под ставшими менее плотными кронами деревьев, от дороги стали разбегаться узкими ручейками утоптанные тропинки. Ещё пара сотен шагов – и лес внезапно оборвался на краю обширного поля, открывая вид на величественные красные стены и островерхие кровли древнего аббатства, устремлённые в безграничную голубизну неба. На минуту замерев на границе тянущегося к щедрому солнцу разнотравья, волк устремил взгляд на прекрасную крепость. Если бы кто-нибудь мог в тот миг заглянуть ему в глаза, то он увидел бы в его взгляде, кроме закономерного восхищения старинной красотой, и радость узнавания, и задумчивость, свидетельствующую о богатых воспоминаниях, и облегчение, и затаённую боль, что двумя неизменно острыми осколками поблёскивала в самой глубине зрачков. Вздохнув и поправив плащ, странник выступил из лесной тени и решительно зашагал к воротам. Чем ближе становились стены, тем больше проступали детали. Шероховатый выцветший на солнце красный камень стен свидетельствовал о бесчисленных сезонах, оставивших свой след на его поверхности. Выбоины и шрамы в песчанике говорили о стальных наконечниках стрел, зло и бессильно отскакивавших от могучих плит, тёмные фигурки дозорных между зубцов – о бдительности и готовности к любым нападениям, а колышущееся на утреннем ветру знамя Рэдволла на тонком шпиле – о том, что эта твердыня отстояла своё мирное существование во всех передрягах. Между тем на стене заметили одинокого путника и засуетились. Сверху донёсся полный радостного ожидания голос стражника, явно узнавшего визитёра, но желающего соблюсти устав: - Кто идёт? Довольно ухмыльнувшись, волк поднял лапы и сбросил капюшон. Под ним обнаружился кристально-белый мех, наводящий на мысль о северных снегах. - И тебе доброго утра, Людвиг. Может, впустишь обессиленного слабого путника? А то ворота жалко. На последних словах «обессиленный слабый путник» широко ухмыльнулся, обнажив оскал острейших белых клыков, и с весёлыми искорками в глазах поднял голову. Со стены уже маячила широкая мордаха выдры, его старого приятеля: - Ниб, ты, что ли? Вот уж неожиданность! А мы думали, ты только к середине осени вернёшься… - Людвиг, деревянная ты лапа, стучи давай вниз по лестнице и отопри наконец эти ворота! Если б ты был Привратником в Тёмном Лесу, то звери бы не умирали, ибо их душам некуда было бы идти! - Ох, ты как всегда – никакого уважения к старому заслуженному инвалиду! Оххх, спина замучила, ты подожди там пол часика, пока я спущусь! - Через две минуты я сам проникну внутрь и устрою тебе такие прогревания, что молодых обгонять будешь! Пока они перебрасывались шутками, за воротами загрохотали засовы, и широкие дубовые створки поползли в стороны. Услышав о прибытии волка, другие бросились открывать ворота, и вот уже желанный гость внутри. Сверху по вытертым ступеням цокал деревянной лапой крупный старый выдр, быстро спускаясь вниз. Пара секунд – и старые друзья обнялись после долгой разлуки. - Ниб, мышь тебя дери, ты всё такой же белый, поседеешь – не заметит никто! Ох-хо, небось соскучился по нашим яствам? Пошли скорее в погреб, там старый Балдрик обещал открыть бочонок лучшего старого эля в честь твоего возвращения! - Людвиг, сухопутный бокоплав, а ты с каждым моим возвращением оказываешься всё толще! И держу пари, ты соскучился по вкусной снеди не меньше меня за последние полтора томительных и бесконечных часа, что ты простоял в карауле! И как это Балдрику удалось сохранить от тебя целый нетронутый бочонок? - Полно завидовать моей фигуре, коль своей не нажил, так идём хоть поешь нормально, пока кольчуга на костях не протёрлась! Новоприбывшего окружили высыпавшие во двор обитатели аббатства, радостно приветствуя волка, диббуны с визгом и хохотом носились вокруг, и, когда старые товарищи пошли ко входу в Главное здание, всей гурьбой поспешили следом. Тучный выдр с деревянной лапой со стуком хромал по древним плитам, весело балагуря с волком. Когда-то, в дни последней войны, получившей название Великой Битвы, унёсшей жизни большей части рэдволльцев, он, тогда ещё воин Отряда Выдр, потерял во время последнего штурма лапу, но выжил, мастера-ежи сделали ему деревянную «хромулю», и он, будучи уже не в состоянии служить в Отряде, остался в Рэдволле. Утратив большую часть подвижности, он в совершенстве освоил искусство стрельбы из лука, а прошедшие сезоны не смогли повлиять ни на его острый глаз, ни на неунывающий нрав. За эти годы его дружба с воином-волком стала крепче камня рэдволльских стен, и сейчас он во всю радовался возвращению друга, громогласно рассказывая ему успевшие накопиться байки и то и дело взрываясь оглушительным хохотом. Так, за разговором и весельем, вся процессия вошла в Большой Зал. Там их уже ждал старый настоятель Доминик. Несмотря на весьма преклонные сезоны, аббат был силён телом и бодр духом, в его тёмных глазах светился ясный ум. Шагнув навстречу вошедшим, он тепло произнёс: - Нибелунг, с возвращением в Рэдволл! Мы все ждали тебя и беспокоились о тебе, и вот твой путь подошёл к концу! Ты вновь с нами! Надеемся, надолго? - Благодарю, отец настоятель, и от всего сердца приветствую вас и всех рэдволльцев! Надеюсь, теперь я надолго осяду в нашем аббатстве. - Рад слышать! Как обстоят дела на твоей родине? Как твой народ? - В Нордвальде тишь да гладь. Мой брат Харальд сумел поднять пошатнувшееся благополучие волчьего народа после войны, и теперь Северный Лес процветает. Множество волчат родилось за прошедшие сезоны, юные воины пополняют Легионы своих отцов. С уничтожением Джахангира и его орды никто не смеет даже приближаться к нашим границам! В Лесу полно пищи, а реки кипят от рыбы. Да будет благодать отчего Леса вечной! А как обстоят дела в Рэдволле? Было ли что-то интересное в моё отсутствие? И где Колин? Я что-то его не вижу. - Аминь! В Рэдволле, хвала Великим Сезонам, всё спокойно, кладовые и погреба полны, лекари успешно справляются с болезнями, и никто не смеет нас тревожить! Но вот на берегах Великого Южного Потока творится что-то неладное. Путники из тех земель говорят, что там стали пропадать звери, какие-то негодяи стали нападать на маленькие лесные посёлки. Их беспокойство было столь велико, что Колин с четырьмя нашими воинами отправился туда, чтобы разобраться, в чём дело. Если там и впрямь объявился сильный неизвестный враг, то Страну Цветущих Мхов могут ждать трудные дни. Если же это просто шайка разномастных татей, то Колин с помощью местных жителей легко наведёт там порядок. - Однако в ваших словах я слышу тревогу. Что-то пошло не так? - Для беспокойства пока нет причин, друг мой, но… Колин ушёл в начале весны, сейчас же – середина лета. Мы ждали, что он вернётся уже к первым дням лета, а вестей нет до сих пор. Возможно, обстановка на юге оказалась серьёзнее, чем мы предполагали, но надеемся, что Колин с товарищами вскоре вернутся к нам целыми и невредимыми… …Услышанное от старика-аббата резко омрачило мне радость от возвращения в ставшее родным аббатство. Почему так задерживается Колин? И кто эти новые враги? Ум старательно подбрасывал доводы о трудном пути, долгой дороге, непредвиденных задержках, но в душе уже звенел тревожный колокольчик. Потом было шумное застолье, с рассказами и шутками, рэдволльские повара в очередной раз удивили своим мастерством, приготовив такие яства и в таких количествах, что трапеза растянулась на полдня. Радушие и веселье царили за столом, но из головы не шли мысли о Колине. Воин во мне сделал стойку, а своей интуиции я привык доверять… …Солнце уже цеплялось краешком за зубчатую кромку стены, когда я вышел в сад. Протоптанная меж дерев тропинка вилась в тенистой прохладе, увлекая вглубь ухоженных кущей. Косые солнечные лучи падали на ветви и траву, и отсюда казалось, что зелёное кружево листьев инкрустировано янтарными осколками, столь яркими и насыщенными, что лапа сама тянулась тронуть эфемерную драгоценность. Но разве мёртвый камень может сравниться с живой дышащей красотой природы? …Стройная молодая яблонька раскинула свои ветви навстречу заходящему солнцу, ловя глянцевыми листочками капли задрёмывающего дня. То тут, то там сквозь листву уже проглядывали румяные бока спеющих ранних яблочек. В сочной зелёной траве под ней перемигивались голубые искры маленьких нежных фиалок, усеивающих небольшой холмик между её корней. Здравствуй, Хельга… Опустившись на колени у могилы белой волчицы, я осторожно провёл лапой по ярким цветкам сиренево-голубого цвета. Такого же изумительного оттенка были её глаза – глаза, что излучали нежность и любовь, завораживали меня своим чарующим взглядом… Великие Сезоны, как же я был счастлив тогда… Как же рано ты ушла, дорогая… Сердце болезненно сжалось, когда перед внутренним взором встал её образ из воспоминания – тонкая, белая фигурка, словно бы сотканная из чистого облака, шёлк невесомой туники, рассыпавшийся золотыми искрами в её меху медовый луч такого же закатного солнца, прекрасные очи, с весёлой задоринкой глядящие на меня… Какая же ты прекрасная у меня, Хельга, моя любимая волчица, ты останешься юной навсегда. Боль стиснула горло и грудь, прерывая вздох. Как мог я тогда не успеть… Как мог выпустить из виду… Страшные немеркнущие воспоминания ранами открывались в душе. Стремительный взблеск стрелы… Кровь на белом меху… Гаснущие глаза… Яма у корней яблони, жадно разверзнувшаяся тьмой… Ничто и никогда не сможет затупить беспощадную остроту этих воспоминаний, никакое забвение не утихомирит боль. Но раз уж моя жизнь продлилась, а её – оборвалась навсегда, значит, придётся терпеть до конца. И надеяться, что когда-нибудь, там, где в синеве между звёзд раскинулись кроны Тёмного Леса, наши души сольются вновь. А пока надо жить и бороться, заботясь о живых. Вечность безмолвна и спокойна, но здесь ждёт ещё немало опасностей. Что с Колином? Кто преградил дорогу нашему приёмному сыну? Ты так любила его, тогда ещё несмышлёного мышонка… Как тяжело ничего не знать о дорогих существах. Вот и солнце зашло, лишь жаркая полоска горит на западе. На фиалковое, как твои глаза, небо высыпают жемчужные звёзды, обретая яркость и остроту. Мы так любили это время, нам так хорошо было вдвоём… Помнишь, как ты любила петь о своей родине? Твой голос был чистым и звонким, как благородное серебро. - Лапа осторожно сжала украшенный янтарём медальон. - Помнишь, Хельга, как ты дала его мне, чтобы сила твоих предков хранила меня? Он сберёг мне жизнь во всех боях, я чувствовал у сердца твою любовь в самую трудную минуту. Вот и сейчас в душе звучит твой голос… Что ты говоришь мне?.. Не могу понять, но ты не умолкай… Как долго я не слышал тебя… И как долго ещё не услышу… только в мыслях… Но всё имеет свои начало и конец, закончится и разлука… Прекрасная тёплая ночь раскинула свою бездну покоя над тобой… Пора и мне. Спи спокойно, милая… …Уже ночью я добрался до своей кельи. В маленькой комнатушке за время моего отсутствия ничего не изменилось – застеленная лоскутным одеялом кровать, стол со стулом у стены, маленькая печка в углу. В узкое окошко подмигивают звёзды. После долгого пути и насыщенного дня усталое тело просило отдыха, но сон никак не шёл ко мне. Ум заново прокручивал воспоминания, подводил итоги. Визит в Нордвальд прошёл просто отлично. Родина приняла меня тепло, с радостью. Волки с почестями встретили своего Великого Лорда, почётный эскорт провожал меня до самого Альтенбурга – нашей родовой твердыни. Над могучими, сложенными из валунов стенами реяло знамя моего отца Эринга. Перед замком меня встречал Харальд. Младший брат за эти сезоны превратился в крепкого молодого волка и отличного правителя. Несмотря на то, что титул Великого Лорда принадлежал мне, управлял Нордвальдом он. А я нимало не жалел, что передал ему правление и остался в Рэдволле. Брат прекрасно справлялся со своими обязанностями, край процветал. Под его мудрым руководством Нордвальд быстро оправился от войны, военная мощь восстанавливалась. Волчата вырастали и становились воинами Легионов, заменяя своих отцов, укрепляя поредевшие порядки. Но Харальду этого было мало – он учёл горький урок последней войны и решил обезопаситься от неожиданного нападения. Он решил построить укреплённый город – столицу Северного Леса – Вольфсштадт и, выйдя к морю, создать флот. Могучему племени волков пришло время стать несокрушимым государством. После официальных торжественных церемоний мы наконец смогли нормально поговорить. Помянули брата и товарищей. Я рассказал Харальду про свою жизнь после Битвы за Север. Поведал про Хельгу. Брат слушал молча. Да и что можно было сказать? Потом он рассказывал мне про то, как жила наша Родина все эти сезоны, про наши успехи и трудности. Про то, как жил он сам. Семейная жизнь сложилась для Харальда счастливо. Спустя несколько сезонов после войны он женился на гордой красавице Ингеборге, с которой у него с юношества были тёплые отношения. Немного надменная и неприступная волчица, всегда державшаяся немного в стороне от всех, с юности делала исключение для остроумного и весёлого Харальда. Теперь у них трое очаровательных волчат: близнецы Сигурд и Ховард, названный в честь нашего великого брата, и очаровашка Марлен. Вечером я стоял на Утёсе Вечности. Косые лучи красного закатного солнца золотыми мазками освещали могилы отца и брата. Стояла абсолютная тишина, только слышно было, как в Священной Роще поют вечернюю песнь птицы. Закрыв глаза и отрешившись от мира, я попытался сознанием нащупать своих ушедших в Тёмный Лес родных. Отец говорил, что так получал ответы от своего отца. Мне же просто хотелось хотя бы на миг прикоснуться к ним, услышать их мысли, разогнать навалившееся на меня свинцовой тучей одиночество. Но ответом моему сконцентрированному разуму было лишь сонное чириканье поздней птахи. Солнце зашло, сиреневые сумерки невесомым газом сгустились в воздухе, серебряными бликами поблёскивала Хрустальная река под скалой. Мысленно попрощавшись с отцом и Ховардом, я повернулся и пошёл обратно, туда, где горели огоньки жилищ. И когда я уже почти вышел с Утёса, в голове вдруг прозвучал, словно выдох, знакомый с детства отцовский голос: «Береги того, кто тебе дорог». И словно бы души коснулось что-то забыто-родное… Вздрогнув, я замер на месте, но ничего больше не происходило. Над Утёсом Вечности занималась звёздная ночь, чёрными исполинами высились подпиравшие бархатно-синий небосвод колонны сосен. «Спасибо, отец. Я помню…» И вот теперь необъяснимая задержка Колина, больше похожая на исчезновение. Настораживающее известие о неведомых и неуловимых супостатах с юго-запада, хорошо скрытое беспокойство в голосе старика-аббата… Повисшее в воздухе ожидание. Сердце сжалось от тревоги за приёмного сына. Инстинкт воина говорил - что-то будет… …Наконец, усталость взяла своё, и я погрузился в глубокий сон, растворившись сознанием в безбрежной тишине аббатской ночи. Перед внутренним взором проносились сонными призраками картины увиденного, лица друзей, кедры Нордвальда смешались с красным песчаником рэдволльских стен, окруживших строящуюся столицу… Я спал. Внезапно, ближе к утру, сквозь мутную поволоку глубокого сна я увидел родной образ Хельги. Белая волчица стояла передо мной в своём лёгком голубом платье, как живая, её сиреневые глаза, как и прежде, были полны любви и… тревоги? Сердце замерло в больно-сладком спазме. Я видел только её, только её глаза и дорогое лицо. Я попытался протянуть к ней лапы, обнять, но тщетно – тело не подчинялось мне, не позволяло ощутить тепло родного существа. В душе зазвучал её голос: «Где наш Колин? Найди его, ты должен! Я так по нему скучаю!» Я пытался сказать ей, что тоже по ней безумно, дико тоскую, но слова словно бы не достигали цели, мешаниной звуков угасая вокруг. Её образ стал блекнуть, истончаться в сгущающемся тумане, удаляться в никуда. Я звал её, пытался пойти следом, но ставший зыбким сон утекал, как вода сквозь пальцы… Вновь воцарилась пустая тьма. ГЛАВА 2. РАССКАЗ РАЗВЕДЧИКА Проснулся я рано. В окошко-бойницу было видно рассветное чистое небо, из сада слышалось пение птиц. В голове было пусто, а на душе – неспокойно. Одевшись, я вышел в сад, чтобы размяться. Тренированное тело послушно выполняло упражнения утренней разминки, застоявшиеся за ночь мускулы с удовольствием принимали нагрузку, наливаясь теплом и энергией. Разминка на свежем утреннем воздухе придала мне сил и бодрости, и я в уже хорошем расположении духа отправился в аббатство в ожидании завтрака. Неожиданно у Южной калитки поднялся какой-то переполох. Вместе с некоторыми рэдволльцами я пошёл узнать, что же случилось, и как раз увидел, как двое братьев-мастеровых, немолодые уже ежи Коди и Якоб, затаскивают в проём чьё-то бессильно обмякшее тело, к которому тут же бросился доктор Эрни. Пострадавший оказался молодым мышем-воином Куно, ушедшим вместе с Колином на разведку. Теперь же он вернулся один, в полумёртвом состоянии… Куно сразу же отнесли в лазарет, где лекарь решительно принялся за лечение. Я, внутренне замирая натянувшейся от страха, как струна, душой, последовал за ним, столкнувшись с испуганным аббатом. Когда с вернувшегося воина сняли превратившиеся в рванину поддоспешник и рубаху, стали видны две серьёзные полузажившие раны на измождённом теле. Намётанный взгляд прошедшего через множество сражений воина сразу же определил, что мыша сначала ударили копьём в сердце, но промахнулись и пробили плечо, после чего, похоже, пырнули мечом, чтобы уж наверняка, но он каким-то чудом выжил, потеряв много крови. Ни один из ударов не оказался смертельным, видимо, спасла склёпанная ежами кольчуга. Самой кольчуги, кстати, на нём не оказалось. Глядя, как бессильно лежащий боец вздрагивает от боли, когда врач принялся промывать ему раны, я с замершим от ужаса сердцем подумал, что же случилось с Колином? Ведь из всего его отряда вернулся только один тяжело раненный… С леденящей ясностью в сознании проявились подробности сна, встревоженный взгляд Хельги, спрашивавшей о Колине… Что, если он уже мёртв?.. Лежит где-то там, на юге, сражённый подлым ударом вражеской стали? И больше никогда не вернётся?! Стиснув до хруста челюсти, я страшным усилием воли отогнал чёрные мысли. Нет! Он вернётся! Он жив!!! Он не мог погибнуть, я сам тренировал его! Между тем Куно заговорил. Отстранив недопитую чашу с целебным отваром и глядя на подсевшего к нему аббата, он начал рассказывать о том, что с ними случилось. Тихий, хриплый голос устало и горько шелестел в наступившей тишине: «Когда мы добрались до Великого Южного Потока, Колин повёл нас по северному его берегу. Все вы знаете, сколько мирных маленьких селений лесных жителей стоит у его вод, кормясь рыбной ловлей. Усталому путнику там всегда предложат стол и кров. Но в этот раз в первой же деревушке водяных мышей нас встретили со страхом, попрятавшись при первом же нашем появлении. Только рассмотрев, что мы – мыши и белка и на нас – эмблемы Рэдволла, они покинули свои убежища. Нас пригласили в дом. Внутри вместо обычного изобилия мы увидели полную нищету. Пришлось нам самим делиться с хозяевами запасённым на дорогу провиантом. Когда мы спросили, в чём же причина, они поведали нам о странных и жестоких нападениях. Всё началось ещё несколько сезонов назад. В их мирном краю внезапно откуда ни возьмись появилась мощная шайка хищников, преимущественно морских крыс. Сначала они просто приплывали вверх по течению на плоскодонных лодках и с ходу нападали на прибрежные поселения, безжалостно уничтожая всех, кто решительно сопротивлялся, а остальных, в том числе и совсем ещё юных зверей, угоняли в рабство, а сами деревни разграбляли до нитки. За первой шайкой последовала вторая, за второй – третья… Немногочисленное племя речных выдр, обитавших в Потоке, во главе с Командором Бентоном вступило в бой с одной из шаек и сорвало набег, но пало в неравном бою. Когда местные перегородили реку цепями так, чтобы невозможно было проплыть вражеским баркасам, а на берегах на большом протяжении выставили часовых, то разбойники начали действовать по-другому. Один раз упустив из-за заметивших их часовых добычу, когда все жители вместе с имуществом ушли глубоко в лес, они стали поступать хитрее: подойдя на максимально возможное без обнаружения расстояние, хищники высаживались на берег и, по лесу зайдя в тыл поселению, отрезали его жителям путь к отступлению и, прижав к реке, быстро убивали всех непокорных, а остальных кнутами сгоняли в кучу и гнали до своих посудин или же иногда перетаскивали лодки по берегу за черту мешавших им цепей и в нужное время подгоняли к захваченным посёлкам, после чего заставляли рабов убирать цепи и свободно уходили… Несмотря на множественные меры предосторожности, принимаемые мирными жителями, все нападения происходили так быстро и неожиданно, а крысы действовали так жестоко, что противиться им было совершенно невозможно. Особенно успешно и беспощадно действовала крупная шайка под предводительством здоровенного хромого крыса, известного как Бешеный Крэдли. Но откуда морские разбойники могли взяться в таких количествах в мирном краю? Откуда они приплывали? И вот как раз… - Тут Куно мучительно закашлялся, сотрясаясь всем телом, не в силах вымолвить ни слова. Лекарь встревоженно переводил взгляд с него на нас, размышляя, не вредит ли разговор его пациенту. Наконец отдышавшись и глотнув отвара из заботливо подставленной чаши, он смог продолжить. – Мы только вернулись из разведки по южному берегу, дойдя почти до дюн, и, переправившись на лодке обратно, углубились в лес на пути к одному посёлку, как на нас напали. Это было совершенно неожиданно, на самой окраине деревушки, не было никаких признаков засады, окрестности хорошо просматривались… Десяток хищников выросли словно из-под земли в шаге от нас. Бобби и Руди погибли прежде, чем успели среагировать – их пронзили копьями. Рыжехвост попытался вскочить на дерево, но его сняли стрелой. Когда он рухнул на землю, то был ещё жив, но его добили… Успел среагировать только Колин. Мечом Мартина он сумел отпарировать направленные на него удары и зарубил двух нападавших, а ещё одного заколол, я тоже сразил одного, но на этом наше сражение закончилось. Меня ударили в плечо копьём, и я выронил оружие, после чего ткнули мечом. – Молодой воин вздрогнул, вспоминая страшные минуты. - Я упал на землю в крови, и меня посчитали мёртвым, но я, прежде чем отключиться, видел, что стало с Колином. – Тут Куно поднял взгляд на меня, в его тёмно-серых глазах стояла боль. – Колин сражался отчаянно, один против шестерых… После того как он уложил троих, хищники стали теснить его издалека копьями, к двойной берёзе, но он отсёк острия… Спрятавшаяся за деревом крыса ударила его дубиной по голове, и он упал, как подкошенный, выронив меч…» Куно замолчал, обессиленно прикрыв глаза. В лазарете воцарилось ледяное безмолвие. Я стоял, вцепившись в спинку кровати, оглушённый известием. Душа словно бы превратилась в распирающую грудь глыбу колючего льда. Перед глазами застыло лицо Колина, когда я уходил в Нордвальд. Молодой, статный воин с открытым честным взглядом. Мой приёмный сын, которого я постарался научить всему тому, что знал и умел сам, всем тайным приёмам и хитростям воинов-волков, чтобы сделать его как можно защищённее перед лицом любого врага… А теперь он лежит где-то в чаще с проломленной головой, среди тел своих соратников… В груди стала неконтролируемо подниматься чёрная волна боли и отчаяния, готовая выплеснуться наружу неистовым воем, такая же жгучая и убивающая душу и разум, как тогда, когда погибла Хельга… Между тем Куно открыл глаза и снова заговорил. Сквозь хмарь рвущего душу страдания пробились тихие прерывистые слова: «…Когда я очнулся спустя несколько часов, то увидел, как целая шайка хищников гнала закованных в колодки жителей уничтоженной лесной деревни в сторону реки. Среди них был и Колин… Удар дубины оглушил его, и он еле держался на лапах, но пытался сопротивляться погонщикам, тогда его сбили на землю хлыстами… Их увели к реке, а несколько крыс, дравшихся против нас, вернулись и содрали с нас кольчуги и забрали оружие, при этом я вновь потерял сознание. Меня подобрали и спасли кочующие белки, а как только я смог ходить, то сразу отправился сюда…» Слова мыша мгновенно разожгли в душе пламя надежды. Колин жив! Мой сын жив, он не умер, его не убили! Хотя для таких, как он, рабство у хищников – ещё хуже… Но – он жив! И я спасу его! Обязательно спасу, куда бы его не угнали! Я пойду за ним на край света и изрублю в лапшу всех его мучителей! Когти в ярости стиснули рукоять меча. Между тем разговор продолжался. Аббат Доминик, помогая Эрни с бинтами, тихо разговаривал с раненым: - Куно, сын мой, теперь ты в безопасности, среди друзей. Ты обязательно поправишься. Все мы скорбим о Бобби, Рыжехвосте, и Рудольфе, но их страдания закончились навсегда. О Колине же мы все будем горячо молиться и сделаем всё, чтобы он вновь вернулся к нам. Пожалуйста, выпей этот отвар – тебе нужно отдохнуть и набираться сил. Но прежде, чем ты отойдёшь ко сну, пожалуйста, не мог бы ты припомнить какие-либо детали, которые бы помогли нам ответить на вопрос, кто же напал на вас и лесных жителей и куда их всех, в том числе и твоего командира, могли увести эти негодяи? Уже задрёмывая, Куно ответил: - Да… Действительно… Когда пленников гнали мимо меня, самый злобный из крыс, их вожак, размахивая отобранным у Колина мечом Мартина, орал: «Моё имя – Бешеный Крэдли, жалкие твари, и запомните – отныне вы мои вещи! Если кто-то будет сопротивляться или попытается сбежать – я сдеру с того шкуру! Теперь я – ваш господин!» Это была шайка капитана Крэдли… Крэдли. Бешеный Крэдли. Это ставшее враз самым ненавистным имя словно бы врезалось в сознание. В душе поднялась холодная ярость, успокаивая сердце и проясняя голову. Волнение неожиданно улеглось. Теперь я знаю, кто похитил у меня сына, и найду его. Из-под земли, из Тёмного Леса достану. Отныне к Колину протянулась тоненькая путеводная ниточка, и я готов идти по ней до конца. Бешеный Крэдли, теперь ты – цель моего клинка. Я разрублю тебя пополам, тварь. Я уже иду за тобой. … В лазарете, расчерченном золотыми квадратами бившего в окна утреннего солнца, над постелью раненого склонились звери. В их взглядах и горьком шёпоте смешались скорбь и испуг – ведь их общей сплочённой семьи только что коснулся Мрачный Зверь, унося в своих когтях троих из них, а ещё один стяжал участь худшую, чем смерть от клинка. Над всеми присутствующими неподвижно возвышалась ровная, словно бы окаменевшая фигура белого волка. В его потемневших от гнева и душевной боли густо-синих глазах ледяной метелью билась мрачная решимость. Внезапно он, не говоря ни слова, резко развернулся и широким шагом вышел из лазарета… …Лапы привычно одёрнули кольчугу, плотно пригоняя посеребрённые кольца к торсу. Наточенный меч удобно занял место на поясе рядом с кинжалом и подсумком болтов. Необходимые вещи уложены в сумку, снаряжение готово к использованию. Продуктами запасусь на кухне. Всё. Накинув поверх стальной рубахи тёмный пятнистый плащ и закрепив под ним смазанный арбалет и верёвку с «кошкой», я в последний раз окинул взглядом прибранную комнатку с погасшей печуркой и решительно вышел, плотно закрыв за собой дверь. Теперь, когда я знал, что мой Колин жив, внутри бурлила яростная энергия, побуждавшая немедленно отправиться на его поиски. На кухне, как всегда, было шумно и жарко, в воздухе носились ароматы приготовляемых кушаний. Откуда-то из облака густого пара, валившего от огромного котла с креветочным супом, слышался голос брата Грина, что-то громко и напористо разъясняющего тихому бельчонку Тилю, служившему у него поварёнком. - Брат Грин! Послышалась какая-то возня, сменившаяся грохотом опрокинутой посудины, и на мой зов из пара выскочил, вытирая лапы о передник, раздражённый толстый мыш-повар. За ним робко ковылял бельчонок с корзиной сухих плодов шиповника в лапах. Оба с некоторым испугом и удивлением уставились на волка в полном боевом облачении, в глазах Грина промелькнуло понимание. - Брат Грин, будь добр, собери мне еды в путь. - Отправляешься на поиски Колина, Нибелунг? Понимаю, понимаю… Тиль, живо тащи сюда испечённые утром лепёшки, они на столе под аркой справа, что у окна! Да поставь ты эту корзину, что ты там возишься, как жук в земле! Да зачем ты оба противня волочёшь, дурень! Что? Как не волочёшь? Я же слышу! А, это мои сковороды гремят. Ты как со старшим разговариваешь, негодный! И бутыль ту, на левом шкафу посередине справа от двери в кладовку, захвати, да не разбей, аккуратно неси, а то знаю я тебя, как ты осторожно, кто вчера кувшин с сидром уронил да разбил? Превосходный игристый сидр, с отличным ароматом, целый кувшин! Эх, беда с тобой мне, ну где ты там возишься, барсук тебя дери? Что? Какая мука? Ах, досада, я ж забыл муку просеять! Надеюсь, ты её не рассыпал? Как, вчера сам просеял? А что ж мне не сказал? Я сам заставил просеивать? Ну-ну, не очень то, поперечь мне ещё! Стой, и корзину со свежими овощами из чулана прихвати! Да что там тащить-то, лентяй! Давай шевели хвостом быстрее, а я пока еду соберу! Из-за плит показался бельчонок, до кисточек на ушах нагруженный требуемой провизией. Сопя и покачиваясь, он просеменил к столу и застыл, скосив глазки на возвышающуюся сверху бутыль и не зная, как всё это составить с занятыми лапами, при этом одна из лепёшек упала на пол. Прежде чем я успел помочь поварёнку, откуда-то с грохотом выкатился брат Грин с сыром в лапах. Плюхнув сыр на сундук, он подхватил упавшую лепёшку и, хлопнув ею бельчонка по макушке, тут же отправил её в рот и принялся ловко составлять всё на стол. Когда драгоценная глиняная бутыль в верёвочной оплётке (интересно, что в ней?) перекочевала на столешницу, бедный Тиль облегчённо вздохнул. Между тем суетливый повар ловко и проворно собирал-заворачивал-наливал принесённые продукты, бормоча себе под нос и время от времени беззлобно браня поварёнка: - Таак, лепёшки почти остыли, их в тряпочку, жаль, все не возьмёшь. Эх, ну что за диббун, не мог взять не подгоревшие, эти на нижнем противне слегка жару перебрали… Редис, огурцы-зеленцы, лук… Тиль, Ти-и-иль, принеси мои пирожки с яблоком, да все-то не тащи, в миску наложи какую-нибудь! Да любую! Не, эту не бери, и ту тоже, я в ней крупу буду промывать, не, та грязная, зелёную возьми! И соли, соли захвати, в большой деревянной солонке! Всю тащи, а там посмотрим! И сними с плиты кашу!!! КАК ПРИГОРЕЛА?! Грин умчался в недра кухни спасать кашу, по пути чуть не сбив исполнительного бельчонка, тащившего здоровенную миску с пирожками и солонку с торчащей из неё ложкой, больше напоминающую размерами кастрюлю. Взяв у парнишки миску, я отобрал себе в дорогу несколько пирожков, завернув их в чистую холстину, и принялся насыпать в маленький берестяной туесок соль, предварительно перемешав её с перцем, как часто делают у нас на Севере. Тиль старался помогать мне, крутясь вокруг с солонкой. Внезапно из-за угла вылетел вернувшийся повар и таки сбил попавшегося ему на пути Тиля. Бельчонок полетел на пол, весь обсыпавшись солью, под гневные вопли своего наставника. - Ах ты никчёмный мальчишка! Что ты всё под лапами путаешься, я тебе сколько раз говорил – не стой на пути! Негодный диббун, всю соль рассыпал! Ох, беда-несчастье, это ж к ссоре! Что ты там копошишься, отряхнись, чучело, и иди умойся, пока соль в глаза не попала! Ты и так как слепой на кухне! И не трогай ничего, от тебя одни убытки! Бедный бельчак, вскочив и отряхнувшись, убежал куда-то внутрь, чихая на ходу. Я проводил его сочувственным взглядом. Брату Грину бы не поваром в аббатстве быть, а легионом в Нордвальде командовать. Сам же повар, не переставая громко сетовать на неуклюжесть подчинённого, погоду, продукты, лук, старость (вполне ещё мнимую), аббата, хищников и просто так, продолжал разбирать продукты. Наконец провиант был рассортирован, упакован и сложен в мою сумку, отличная лопуховка из той самой бутыли плескалась под самой пробкой в моей фляге, а солнце поднялось совсем высоко. Пришла пора прощаться. - Благодарю вас, брат Грин. Теперь мне пора. Я должен освободить Колина, да и остальных бедолаг, что томятся в неволе. Мира без войны не бывает. Прощайте. - Да пребудут с тобой Великие Сезоны, Нибелунг! Я верю, что ты вернёшься с Колином и победой. Пусть удача сопутствует тебе, а мои припасы помогут скрасить скитания. Мы будем тебя ждать… Ах ты негодник, а ну, куда полез! Положи немедленно, вор бессовестный! От я тебя!! Последние реплики относились уже к Тилю. Видя, что строгий наставник увлечён мною, бельчонок запустил лапку в какой-то горшочек на тумбе, в котором, очевидно, обретались засахаренные каштанчики, и теперь, пристыженный, потупившись, печально опустил хвост и ушки, всем своим видом выражая раскаяние. Но мне было видно, что его щёчки раздулись от спрятанных за ними каштанов. Зашёл к аббату. Старый настоятель печально взглянул на меня и вздохнул. - Ты уже уходишь, друг мой? К сожалению, горе снова посетило нашу обитель. Мир нарушен, четверо из нас никогда больше не увидят красных стен. Наш Колин в беде, и жителям Цветущих Мхов вновь грозит жестокая опасность. Мне очень жаль, что ты вновь покидаешь нас по столь скорбному поводу, но я искренне верю, что тебе удастся освободить своего приёмного сына и несчастных, томящихся в плену в неведомых землях. Только Великие Сезоны знают, сколько времени продлится твой поход и какие опасности будут подстерегать тебя на твоём пути, но помни – сколько бы сезонов ни прошло, мы все будем ждать тебя в нашем аббатстве, и верим, что ты вернёшься не один. Пусть дух твой будет крепок, а меч остёр. Иди, Великий Лорд Нибелунг, и да пребудет с тобою удача… ГЛАВА 3. ВНОВЬ В ПУТИ …Жаркое послеполуденное солнце густым потоком лучей стекало с неба, прогревая дорожную пыль, что шелковистым бархатом стелилась под лапы. Слабый ветерок трепал тёмную зелень придорожных кустов и заставлял сонно кивать раскидистые ветви деревьев, словно бы бормотавших листвой в полудрёме мне в спину какие-то пожелания. Кольчуга под плащом нагрелась, толстый поддоспешник и густой мех не добавляли прохлады. И только пичугам и кузнечикам было всё нипочём, их трели и звон разносились в плотном от зноя воздухе, славя самый пик лета. Ставшие родными красные стены давно уже скрылись позади, опустившись в изумрудную пену Леса Цветущих Мхов. Передо мной в дрожащем мареве вдаль уходила бело-жёлтая раскалённая лента дороги в обрамлении стен деревьев, дававших хоть какую-то тень и прохладу. Минуты сливались в горячие часы. Где-то слева среди крон уже должны были стоять руины часовни Св. Ниниана, давно поглощённые лесом. Через некоторое время мой острый нюх уловил свежесть, возвещая близость реки. Повеяло прохладой, зелень стала сочнее, и вот впереди заблистала на солнце спокойная гладь реки, что пересекала сухую ленту моего пути. Несмотря на ширину этого притока, оба берега соединял крепкий широкий мост, выстроенный несколько сезонов назад артелью бобров, поселившихся несколько выше по реке и пару раз бывавших в Рэдволле. Перед тем, как перейти водную преграду, я сделал небольшой привал в тени раскинувшихся по берегу над прохладными водами кустов. Наскоро перекусив пирожком с совершенно растаявшей на солнце сладкой начинкой и отведав из фляги лопуховки брата Грина (хорошааа!), я ступил на мост. Толстые смолистые доски скрипели и липли к лапам, горячие от солнца. Дойдя до середины, я оглянулся. Водное зеркало играло мириадами солнечных бликов, словно капельки горячего света, падая в свежую воду, застывали в её прохладе чешуйками золота. Было очень ярко и красиво. Другой берег встретил меня прохладой ивняка, полоскавшего свои гибкие ветви в прохладных струях. Несмотря на середину лета, река почти не обмелела, потому что часто шли дожди. И вновь пыльная дорога увлекает меня от живой влаги всё дальше на юг, всё сильнее забирая вверх. Справа над лесом встали массивные зубья Западных гор, чья гряда надёжно хранила все сухопутные подступы к Саламандастрону. Было бы интересно побывать в легендарной Огненной Горе… Но мне бы там было всё же слишком жарко, уфф. Несмотря на то, что день уже клонился к вечеру, окрашивая горные склоны в медовые тона, солнце продолжало издеваться над уроженцем Севера. Можно было бы, конечно, снять броню, но я всё ближе подбирался к опасным землям, да и привычка никогда не быть незащищённым брала своё. Глотнув лопуховки и поправив на плече сумку, я двинулся дальше. Здесь, в предгорьях, устремлял свои тёмные кроны к закату сосняк. Почти чёрные шапки ветвей величаво покачивались в головокружительной выси, на нагретых медно-красных стволах капельками вытопилась смола, горя настоящим янтарём в косых лучах вечернего солнца и источая свой терпкий аромат, столь любимый мною. В моих родных северных лесах много высоких сосен и раскидистых елей, могучих, словно прожитые ими века, кедров и драгоценных лиственниц с пушистой хвоей, чья древесина, применяемая для строительства домов, не горит, не боится сырости и держит воздух жилища свежим и чистым. Накатила грусть. Вспомнилось детство, закаты на Утёсе Вечности, такие же огнистые стволы, казавшиеся мне ещё более высокими… …Выскользнувший из-под лапы камень разогнал дремотно-созерцательное состояние. Солнце неспешно закатывалось за горную гряду, устроив на горизонте пожар. На потемневшем востоке иголочными проколами в синем бархате небес блеснули первые звёзды. Пора бы подумать мне о ночлеге. Нос уловил запах дымка. Помнится, отец Доминик говорил, что здесь в междуречье неподалёку от дороги стоит деревушка, в которой часто останавливаются торговые караваны. Свернув в разом помрачневший без солнца, зато ставший более прохладным лес, я через несколько минут вышел к околице небольшого села. На его улицах было пусто, в окошках мерцали огоньки. Из большого деревянного дома с вывеской, изображавшей кружку и колос, доносился шум, в окнах деревенской таверны ярко горел свет. Что ж, самое место, чтобы перекусить и отдохнуть, ведь на рассвете – снова в путь. Взойдя на невысокое крыльцо, я потянул на себя дверь и вошёл. В трактире было шумно, пахло овощным рагу и крепким элем, кто-то слева от двери ссорился и уже примеривался заехать кружкой в ухо противнику, трактирщик громко обещал выкинуть вон обоих… При моём появлении все замолкли, в страхе воззрившись на грозного хищника в полном боевом облачении, невесть как оказавшегося в их уютной деревушке. Послышались испуганные вскрики, трактирщик схватился за кочергу, кто-то со звоном уронил тарелку. От произведённого эффекта я невольно ухмыльнулся, обнажив свои немаленькие клыки, чем ещё больше напугал лесных жителей. Обстановку разрядил толстый мыш в домотканой рубахе с вышитым воротом, воскликнувший: - Да это же рэдволльский лорд! Ему тут же возразили заплетающимся от обильных возлияний шёпотом откуда-то из дальнего угла: - Дурень, лорды только в Самадала… Ламасада… Салдаманастроне этом, или как там его! Там зайцами огромный барсучище правит, лордом называется! А в Рэдволле аббат главный. Неунывающий толстяк мигом возразил умничающему пьянчужке: - Лунпо, старый пень, говорю же тебе, это тот самый волк, что пришёл в аббатство много сезонов тому назад. Он ещё обороной Рэдволла в последней войне командовал! Я прошлой осенью был у них на Дне Названия, ух и вкуснотища! Целый бочонок сливовой настойки выпил! Ну и вещь, особенно с ревеневым суфле… Гм, о чём это я… А, так я столько рассказов про это наслушался, пока пироги ел с элем! Он у них густой, ароматный! - Хто, волк?! - Да не волк!!! Эль! А волк к ним с Севера самого припёр… пришёл, точнее они его где-то в чаще подобрали перед Войной, а он всамделишным лордом оказался, то бишь правителем своей глухома… земли! Да ты на мех его посмотри, у нас таких не водится! Неее, не альбинос! Не тряситесь, мужики, он нас не тронет, он только нечисть бьёт! Говорят… Ах ты старый сплетник! Только и думаешь, что б пожрать да байки потравить! Тебя б тогда на стены… А впрочем, хорошо, что разрядил обстановку, лесной народ немного расслабился, с любопытством буквально ощупывая меня взглядами (ну ещё бы! Яка зверушка! Почва для сплетен теперь на год вперёд!). Пригнув пониже голову, чтобы не удариться о низкий для меня потолок, я решительно шагнул к стойке попятившегося трактирщика и заказал себе что-нибудь поесть. Найдя свободный столик и усевшись за него, я внимательно и с интересом обвёл взглядом таверну. Большой, неплохо освещённый зал, закопчённые столбы подпирают расчерченный балками потолок, прочно сколоченные массивные столы и стулья, притихшие за ними селяне – в основном мыши в холщёвых штанах и рубахах, несколько белок, кротов. Толстый болтун, узнавший меня, уже что-то оживлённо шепчет соседям по столу, украдкой косясь в мою сторону. Небось перевирает благодарным слушателям мою историю. Сейчас ещё и про Хельгу мою начнёт сказки грустные сочинять. Уже начал, судя по сострадательным взглядам в мою сторону. Я с яростью уставился на него. Ух, так бы и откусил жирному брехуну башку вместе с длинным языком. Встретившись со мною взглядом, мыш-сплетник внезапно поперхнулся и резко умолк, после чего опустил глаза и неожиданно сильно заинтересовался остывшей похлёбкой, а его собеседники сделали вид, что обсуждают свои дела. Но всё равно все исподтишка глазели на меня. Внезапно мой взгляд остановился на дальнем столике у стены, как раз под светильником. Точнее, на том, кто за ним сидел, уставившись в кружку. Старый, потрёпанный жизнью, худой и жилистый крыс самого подозрительного вида. Нечисть среди мирных зверей! И никто почти не обращает на него внимания. При виде крысака шерсть на затылке против воли поднялась, губы дёрнулись в подавленном оскале. Что-то тут не так. Окружающие не относятся к нему как к врагу, несмотря на близкие нападения морских крыс. Как странно… надо бы выяснить. Тут как раз подоспел мой заказ на двух расторопных тонких лапках – мышонок, очевидно, сын трактирщика, принёс мне большую тарелку похлёбки, краюху хлеба и рагу с блюдцем кислой капусты. Составил всё это передо мной на стол и, метнувшись к стойке, притащил высокую деревянную кружку с элем и готовился ускользнуть обратно, но я придержал его легонько за рубашонку. Испуганный мышонок, крошечный по сравнению со мной, уставился мне в лицо расширившимися от страха глазёнками. Легонько улыбнувшись ему, старательно скрывая клыки, я как можно мягче спросил: - Скажи-ка, дружок, а что это в вашей мирной таверне делает крыса? Парнишка, впрочем, ответить мне не успел, как к нему на подмогу тут же приспел отец. Хорошо, без кочерги. Увидев, что я не отпускаю от себя его отпрыска, он моментально подбежал и встал между нами. - Мой сын что-то не так сделал, господин? Если он что-то пролил… Мысленно усмехнувшись неожиданному собеседнику, я завязал разговор. - Не беспокойтесь, милейший, ваш сын сделал всё прекрасно. Я просто спросил у него, что это в мирном селении делает крыса. Вы же наверняка прекрасно осведомлены о всех происходящих в округе событиях? Польщённый добрым отзывом о своём чаде и явно любящий побалагурить с умным видом трактирщик сразу клюнул на немудрящую лесть. - Благодарю вас, господин, о да, папаша Банго всё слышит, что в округе делается. Ко мне же разные звери приходят, и каждый свою историю несёт. Не подумайте, что я сплетни собираю, о нет, я всегда говорю чистейшую правду, вот хотя бы Зальда спросите, ко мне все за новостями ходят, а не только выпить да поесть, о нет. - О, ну что вы, милейший Банго, разве можно сомневаться в вашей честности и осведомлённости! Вот скажите, а что слышно про набеги? Говорят, у вас тут поблизости крысы-пираты настоящий разбой устроили, рабов уводят, деревни разоряют? - Ох, благодарю вас за добрые слова, дорогой господин, вы, право же, очень добры! Ооо, набеги тут происходят уже который сезон, да какие! Тут прямо рядом, на берегах Южного Потока, проклятые крысы посеяли настоящий ужас! Селения жгут, зверей мирных, детёнышей малых в полон на лодках своих растреклятых увозят! Ко мне в таверну и уцелевшие жители наведывались, да, сэр, и такие были! Вот, например, не так давно последний набег прошёл, летом этим, до нас добралась одна водяная мышь, старик совсем, сумел в погребе отсидеться, так говорит, что их деревушку, а она, милостивый господин, в лесу, не на берегу была! Так вот, деревушку, говорит, с землёй сравняли, всех, кто сражаться пытался, побили без жалости, а остальных в рогатки заковали – и угнали! И противостоять им никто не может, и понять, где их логово окаянное, тоже! У нас тут в начале лета как раз несколько воинов проходило, рэдволльцами назвались, так они этим же у меня интересовались, а обратно так и не проходили. Главный их, мыш молодой, с мечом ещё таким грозным на боку, всё подробности выспрашивал, старика-старосту тоже навещал, эх, тихой ему ночи в Тёмном Лесу, старосте-то, преставился, болезный, седмицу тому… Услышав о рэдволльских воинах, я моментально напрягся. - Как ты всё красочно да подробно рассказываешь, почтенный! А скажи мне, куда эти воины пошли? Они о себе что-то рассказывали? Как выглядел этот молодой, с мечом? - Да помнится, говорили они, что их Рэдволл послал с мерзопакостью пиратской разобраться, не то они сами пошли… Да командир их, что всё выспрашивал, ну, молодой такой офицер, красивый, статный, в броне сверкающей, а на боку меч в ножнах простых висит, но видно, что оружие хоть куда! Да и воины его не с голыми лапами были… Три мыши с ним было да белка такая, с острым взглядом и пушистым хвостом. Это как раз перед последним набегом было. - А кто в набеге участвовал, тебе не известно, мудрый Банго? - О, да, конечно, разумеется… кхм-гкм, ну, кто конкретно в тот раз грабёж учинил, я малость запамятовал, понимаете, работа всё, день и ночь, даже присесть некогда, но зато я знаю, кому о проклятущих пиратах известно больше всего. Вооон, милейший, у той стенки, прямо под лампой, старик-крыса сидит? Он хоть и крысиного роду-племени, но враг им непримиримый, ох, и обидели они его когда-то… Да вы хоть сами можете его спросить, пусть он вам расскажет о том-о сём, он и в этих разбойниках морских разбирается, как никто иной. А имечко у него такое, что порядочному мирному зверю и не выговорить, ну да он сам вам его скажет! Да, сэр, так вот, приятно было поговорить с умным зверем, если что нужно узнать – так старый Банго всегда к вашим услугам, да, сэр! Распрощавшись с говорливым трактирщиком, я, прихватив свою кружку и ещё целый кувшин местного эля (не аббатский, конечно, но тоже неплох), подсел к крысу, стараясь не думать о нём, как о нечисти. Тот поднял на меня мутный от выпитого взгляд и без малейшего интереса (или хорошо его скрывая) уставился мне куда-то на шею. Не зная, с чего начать, я щедро пополнил его кружку из кувшина. - Хороший здесь подают эль… после долгой дороги самое то. Ответ крыса был прямолинеен и совсем трезв. - Ты что-то хочешь знать? Решив больше не тянуть время, я спросил: - Говорят, ты много знаешь о пиратах? Ты можешь рассказать что-то про тех, кто устроил последний набег? О том, откуда они приплывают? - Пираты… О дааа, я много о них знаю… Моё имя Керунист. Твоё имя мне известно, ведь ты положил немало моих сородичей-крыс… Впрочем, это лучшее, что можно сделать по отношению к ним… Да, я очень хорошо знаю, кто устроил последний рейд. Но расскажу всё по порядку… Родился я недалеко от берегов славной реки Мшистой. Моим отцом был сам Марфедель Быстрая Сталь, вождь племени. В те далёкие и одновременно недавние времена наше племя было сильным и процветающим… (крыс глубоко вздохнул). Те времена ушли безвозвратно. Однажды наше племя постигла страшная беда – неведомый мор, выкосивший не меньше половины племени, а половина оставшихся от слабости не могла удержать саблю… Тогда-то я, наследник воинов-правителей, получивший хорошее воинское воспитание, принялся изучать лекарское дело, ибо единственной уцелевшей целительнице было сезонов больше, чем она помнила. До Беды мы правили обширными территориями, многие деревни лесных жителей платили нам дань. Несмотря на то, что мы были для них завоевателями, их обитатели не были забитыми рабами. Они платили нам ежегодную дань вполне мудрых размеров, установленных ещё прадедом Рундабельдом Завоевателем, мы же защищали их от других племён крыс, значительно более диких и жестоких, поэтому лесные жители и не пытались почти никогда убежать из наших владений. Мои прадед, дед и отец смогли наладить хорошую, сытую жизнь, укреплявшуюся успешными походами в дальние земли. После Беды же мы утратили большую часть владений, теснимые жадными соседями, мы смогли закрепиться на берегу Мшистой, сохранив лишь два-три полупустых после морового поветрия посёлка-данника. Сил ополовиненного племени хватало лишь на глухую оборону и добычу пропитания, обнаглевшие племена соседей постоянно испытывали нас на прочность, сожгли и разграбили одну деревню. Воины, некогда многочисленные, приносившие из дальних походов богатую добычу, стали защитниками и охотниками, да и оставалась их лишь горстка, все, кто мог, занялись рыбной ловлей, оставшиеся поля давали слишком мало хлеба, чтобы есть его каждый день. Мой отец, неутомимый воин, так и не оправился после дыхания болезни, выздоровление шло медленно, он был очень слаб. Тогда-то и объявился в наших краях пиратский капитан Бешеный Крэдли, вождь племени морских крыс, кочевавших по океану на нескольких кораблях и пристававших к берегу, только чтобы пограбить. Он пришёл по реке на грубо сколоченных лодках с низкой осадкой, очевидно, оставив корабли в устье. Сначала он разогнал соседнее племя речных крыс, но они в большинстве своём успели уйти в лес, нам же отступать было некуда – со стороны леса мы уже много сезонов были осаждены другими племенами, а переправиться через реку не успели. Битва была жестокой и короткой, разгромив немногочисленных наших воинов, пришлецы толпой ворвались в наши селения, лёгкая деревянная крепостца, выстроенная на берегу, пала в считанные минуты. Всех, кто не был воином или больше не мог сопротивляться, забивали в колодки, остальных жестоко убивали. Сам жирный Крэдли наблюдал за побоищем с лодки из-под паланкина. Когда пали последние воины, защищавшие нашу крепость, а сама крепость запылала, мы остались одни в своих господских покоях, куда я вернулся, чтобы защитить родителей. Я встал в дверях с мечом, готовый защищать семью до последней капли крови… Двух сунувшихся неопытных крыс мне удалось убить, но потом меня копьями загнали внутрь и вдруг отступили. К нам в комнаты ворвался со своими головорезами Бангр – офицер и правая лапа Бешеного Крэдли, некогда живший со своей шайкой на наших границах и разгромленный моим отцом за бесконечно жестокие разбои и поджоги. Тогда ему удалось уйти, и никто больше не слыхал о нём до прибытия Крэдли. Опытный, закалённый в сотне боёв воин, но настолько подлый и мерзкий, что о таких у нас говорили: «не достоин носить клинок», он просто отшвырнул меня с пути. Но моё отчаяние было столь велико, что мне удалось не только парировать его атаку, но сойтись с ним в схватке. За несколько мгновений он потерял три пальца на левой лапе, а я упал, обливаясь кровью из огромной раны. Бангр счёл меня мёртвым, но я был жив. Ярость смертельной схватки и шок придавали мне сил, и я не потерял сразу же сознания. Лёжа в остывающей луже собственной крови, я смотрел, как эта жестокая мерзкая тварь, перевязав лапу лоскутом, набросилась на моих родителей. Шатающийся от слабости отец встал на его пути, подняв некогда сверкавший разящей молнией меч, но Бангр тут же выбил его из лапы отца. Смеясь, он ударил безоружного своим мечом, и ещё, и ещё… Мерзкая трусливая погань, когда-то в ужасе бежавшая через леса от Марфеделя Быстрой Стали, теперь добивала его, обезоруженного и обессиленного, на полу родного дома. Моя мать, храбрая и сильная Раннивальда, в одну минуту потеряв на глазах сына и мужа, с воплем отчаяния и ярости набросилась на Бангра, но встретила лишь острие его меча… А он хохотал, ликуя, что отомстил тому, кто когда-то пресёк его злодеяния… Я милосердно потерял сознание. Не знаю, что меня спасло, то ли крепкая кольчуга и спешно поддетый под неё толстый зимний поддоспешник, то ли лютая ненависть, то ли боль души, слишком сильная, чтобы отпустить меня в Тёмный Лес к родителям, только я выжил. Как – не знаю, но когда я достаточно окреп, то ушёл с жутких обугленных и обагрённых кровью развалин – да, в тот чёрный, как пропасть за Адскими Вратами, день, когда моя семья и моё племя погибло, а я лежал без чувств у тел отца и матери, пошёл сильный ливень, словно сами Великие Сезоны оплакивали свершённые ужасы, он-то и затушил полыхавшую крепость и не дал мне сгореть. Похоронив родителей, я ушёл в белый свет, не разбирая дороги и направления. Только короткий меч и лекарская сумка, невесть как уцелевшая в том кошмаре. Я шёл, то ли ища отмщения, то ли собственной смерти, шёл, пока не падал от изнеможения, потом приходил в себя и шёл дальше. Так было целый сезон. Жизнь потеряла для меня всякий смысл, а смерть упорно бежала от меня, не желая облегчить моих страданий. Броситься же грудью на собственный меч мне было мало – я хотел погибнуть в бою, убивая врагов. Понимая, что мне, еле передвигавшему с голодухи лапы, никогда не добраться до Бангра и Крэдли, я хотел лишь одного – скорее встретиться с родителями у Вечных Врат. Но однажды ночью, когда я вновь свалился от усталости и голода, вместо черноты или ставших привычными кошмаров я увидел необычный сон. Я стоял в лесу на какой-то светлой широкой дороге, убегавшей вдаль, а по ней мне навстречу шёл высокий воин-мышь. Странно, ведь я – крыса, природный враг мышей, хотя врагом им так и не стал. Между тем мышиный воин приблизился ко мне, и я почувствовал… сожаление, сочувствие и одновременно приветливость, что ли… А мыш заговорил. Его слова намертво врезались в мою память, словно высеченные изнутри на моём черепе. Он сказал странный стих: «Когда от горного огня в просторы моря Армада сводная направит грозный бег, Нехищный хищник отомстит за горе, Врага беспалого отправит в ад навек». Потом он повернулся ко мне спиной, и вдруг всё померкло. Когда я проснулся, то помнил всё от первого слова до последнего. Смысл четверостишия был для меня загадкой, но после этого я словно получил вторую жизнь. Я верил, что это был не простой сон, и что «беспалый враг» - это Бангр. Этот сон полностью изменил моё существование, я стал изо всех сил стараться дожить до часа мести. Тогда же я дал себе клятву – никогда не причинять боль и горе никому, кроме врагов. С тех пор я путешествовал по свету, зарабатывая себе на жизнь целительством. Конечно, мне нередко приходилось браться и за меч, но всегда для самозащиты. Лесные жители меня, как крысу, гнали, нередко пытались и убить – я не могу их за это осудить… Что ж, я не удивлялся такому отношению к своей породе… К соседям-крысам я не совался. Но всё же мне удавалось находить общий язык, особенно, когда я оказывался единственным лекарем в округе. За свою жизнь я побывал и в Южноземье, где видел рождение Джахангировой орды, и в Северных Землях, жил на востоке, побывал не раз и у Саламандастрона, увидеть который всегда мечтал, к тому же подозревал, что именно он упоминается в пророчестве под «горным огнём», но тогда было ещё не время. Однажды я пришёл в Рэдволл. Был конец осени, дул пронзительный ветер и шёл снег, и меня впустили, хоть и отнеслись насторожённо. Когда я вошёл в главное здание аббатства, то окаменел – в изображённом на гобелене воине я узнал того воина-мышь из своего сна, что подарил мне надежду. Теперь я знаю о Мартине-Воителе и о том, что в его словах нельзя сомневаться, но тогда это было как гром среди ясного неба. Рэдволльцы только головами качали да вздыхали, слушая мою историю… Надо же, Мартин, гроза хищников, явился крысе… Тогда я уже понимал, что стал «нехищным хищником». И вот с тех пор я брожу по свету, время от времени бывая у Драконьей Горы, и всё жду, когда же соберётся та армада, которая приведёт меня к логову Бангра и Крэдли, где бы оно ни находилось…

Аааааа продолжения хочу!

Любимое продолжение любимого фанфа)))

С Клуни шутки плохи!

Возмездие. …Полный крови и борьбы день клонился к закату. Отгремело последнее сражение за Рэдволл в Войне Поздней Розы. Армия крыс пирата-завоевателя Клуни потерпела поражение, а сам предводитель пал в схватке с Воином Рэдволла. Изобретательный мышонок, не сумев одолеть могучего крыса в схватке, схитрил и сбросил на противника колокол. Но это было утром, когда солнце ещё не достигло зенита. А сейчас рэдволльцы помогали раненым, складывали в саду своих павших. Погиб и сам аббат. Его тело лежало в Пещерном зале, накрытое белым покрывалом. Тела же поверженных врагов монахи оттащили в лес, чтобы потом закопать где-нибудь подальше в общей могиле. На землю опустилась ночь, чья тишина была особенно глубокой после бурного дня. И в этой тишине раздавались шорохи и бормотание. Несколько лесных крыс под покровом темноты подобрались к уложенным под деревьями телам воинов Клуни, ища, чем бы поживиться. - Ты гля, кошелёк! Тьфу ты, пустой… - О, ножик нашёл. - Ну-ка покажи! - Ага, счас, может, тебе его попробовать дать? - Ах ты..! *Буль-буль-буль* - Э, Страхоморд, ты чем там булькаешь? Ребята, он выпивку нашёл! Ну-ка дай глотнуть! - Пошшёл ты! Себе найди! - Ой, ***, этот без башки! Зато плащ какой. Ничо, отстираем… - Тааак, а это чур мой! Ух ты какие доспехи!!! Ух… Аааааах!!! Мужики!! Это ж Клуни!!! - Ооо, точно он! Смотри, какой здоровый! И в железках! - Не врали про хвост. И впрямь хлыст. - Ась? Кто прохвост?! - Заткнись, глухарь. - Ась? Где глухарь?! Я жрать хочу! - Парни, это… ну… похоронить бы надо его, всё ж крысы мы или нет? - Ага, точно, как-то так, и к тому же нас в любой таверне будут бесплатной выпивкой угощать, когда мы об этом рассказывать будем! А, Пятношкур? - Ась?! Пятношкура похоронить? *хором* - ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ! Подняв поверженного вождя, лесные мародёры потащили его в царившую под ветвями тьму. Следуя одним им известными тропками, крысы притащили тело Клуни на небольшую поляну у крошечного лесного озерка, на которой стояло несколько хижин, после чего один из лесовиков, видимо, бывший главным в их сомнительной компании, начал раздавать указания. - Так, Страхоморд, Тугоух, вы ройте могилу. Вооон там! Да так ройте, чтобы нос Клуни не торчал над землёй, лентяи! - Ась? Чего? Земляники набрать? - Щас пинка дам. - Слышу, рою. - Пятношкур, греби сюда и помоги снять с Великого доспехи. Не ржаветь же им в земле, в самом деле. - Рвач, да тебе его кираса до колен будет! - Ничего, зато больше защитит. И плащ я себе возьму. Ты гля, какая пряжка классная. - Эх, ёлки… тяжёлый он, как моя жизнь. Помоги его перевернуть, расстегнуть пряжки надо… Тааак… Фууух, кирасу сняли. Эк его хватануло, зацените. Бедный весь наперекосяк, даже туника порвалась. Дождавшись, пока их вожак отвернётся, увлёкшись доспехами, Пятношкур украдкой принялся ощупывать тело Клуни в поисках припрятанных ценностей и украшений, и… - Ох ёооо!! Ну-ка ну-ка… Парни!!! Это… Я… Он… - Чего орёшь, плешивый? - ОН ЖИВОЙ!!! - Чегоооо?!! - Живой он, говорю! Сердце бьётся, и пульс есть! И тёплый он! - Да не может быть! Ты ж сам говорил, что его аж мехом внутрь прям! - Ну-ка отойди! – Рвач склонился над покорёженным телом. – Тысяча барсуков и одна выдра! И впрямь живой! Дышит к тому же! - Все живые дышат… - Умный, да?! Ну-ка за водой!! Тугоух, разводи костёр! И найдите какие-нибудь тряпки на бинты! Вон Пятношкур, я видел, плащ заначил. - А шо сразу я?! Оййй!!! Молчу, молчу. Клуни Хлыст действительно был жив. Колокол рухнул на него, но не убил. Слишком большой по диаметру, он накрыл крысиного полководца, как бронзовый шатёр. Тяжёлый язык колокола ударил Клуни по панцирю, смяв сталь и сломав ключицу и рёбра, сбив наземь. Одна из передних лап угодила под край колокола и была начисто обрублена им по локоть, обе задних лапы были сломаны, голова разбита. Всё тело крысы было в крови. Но всё же стальной организм закалённого штормами пирата боролся за жизнь, хотя любой другой на его месте давно бы скрёбся во Врата Тёмного леса. Весь изломанный, потерявший много крови, лёжа в щелястой хижине из веток, он не желал сдаваться. Вокруг нежданно попавшего к ним легендарного вождя суетились крысы. Промывали и перевязывали раны, готовили отвары на костре у входа. Тут внутрь вошёл посланный за бинтами Пятношкур. - Эй, братва, я раньше плавал по реке с другими братанами на небольшой посудине, так это, на моей памяти несколько недотёп грохнулись с мачты на палубу. Тоже все ломаные были, так это, мы их, того, лечили, значит, чтоб срослось. Двинь кормой, Страхоморд, надо вот так… Пятношкур и впрямь довольно грамотно вправил, где мог, кости, после чего общими усилиями наложили шины из палок и тряпок. И потянулись дни. В рот бесчувственному Клуни вливали бульон, меняли повязки. И вот спустя несколько закатов, когда Рвач вошёл в хижину, то напоролся, как на кинжал, на пронзительный взгляд единственного глаза Клуни. …Прошли несколько сезонов. Переломы срослись, раны затянулись, и Клуни встал на лапы. Теперь он имел одну только правую переднюю лапу и сильно хромал при ходьбе. От левой лапы осталась лишь культя, поэтому Клуни больше не мог управляться с длинным мечом. Теперь на его боку позвякивала тяжёлая сабля, с которой он часами управлялся, превозмогая боль и слабость разбитого тела. Безнадёжно смятая кираса осталась в наследство Рвачу и его команде, но прочная кольчуга по-прежнему облегала торс. И настал тот день, когда на рассвете Клуни поднялся и молча ухромал в сумеречный росистый лес. Была как раз весна. Ночная прохлада ещё не выпустила землю из своих зябких объятий, когда Клуни шёл вперёд. Его путь был прям – к Рэдволлу. На боку висела сумка с едой, а единственная лапа сжимала эфес сабли. Спустя некоторое время над лесом зазвенели переливчато колокола. Из стиснутых челюстей Клуни вырвался глухой лютый рык. Вот уж и опушка рядом. Внезапно под кустами крушины он заметил какой-то холм, поросший первой редкой травкой. - Вот вы где, морские бродяги, тупицы мои. Небось, ищите меня в Тёмном лесу, а я здесь. Ничего, скоро я вам привет пришлю с одним знакомцем. Встретьте его там за меня от души. Отойдя от братской могилы своей команды, Клуни присел на траву и отхлебнул из фляги. - Фу, сивуха какая, я вас научу делать настоящий морской грог… - пробормотал он, задумчиво прислушиваясь к чему-то. И потянулись дни ожидания. Клуни бродил по лесу вокруг Рэдволла, дожидаясь своего часа. И дождался. Маттиас не спеша брёл по весеннему лесу, наслаждаясь ароматом цветущих диких вишен. С недавних пор он полюбил прогулки по лесу. Это так успокаивало и приводило в порядок мысли. А забот после войны у Воина Рэдволла хватало. Немалая ответственность легла на его плечи. И вот он снова улизнул в лес, чтобы побыть одному. А заодно осмотреть окрестности на предмет присутствия врагов, ибо недавно кто-то из братьев приметил неподалёку крысиные следы. Верный меч Мартина висел в ножнах на поясе, но никаких следов противника Матиас не обнаружил. На душе было радостно и светло. Вокруг царил мир, а дома в сторожке ждала Василика, обещавшая испечь к обеду пирог. Клуни застыл за толстенным вязом и не отрываясь сверлил взглядом приближающуюся по тропинке фигуру мыши. И как только этот идиот ещё не почувствовал ничего? Лапа до боли стиснула рукоять сабли. Как расширятся глаза подлого мыша, когда он шагнёт сейчас на тропу перед ним! Он заставит его закончить прошлогодний поединок! И теперь не будет по близости колоколов. Клуни почти сделал уже шаг, когда неожиданная жгучая мысль остановила его. Поединок? Но разве в поединке Матиас сразил его тогда? Он победил его подлой хитростью, заманив в ловушку под колокол обещанием продолжить честный бой. И тут же наплевал на честь ради победы. Цель оправдывает средства… Так достоин ли он после своего поступка того, чтобы Клуни вновь поступил с ним по законам воинской чести и вступил в схватку один на один? К тому же теперь, хромая и с одной лапой, он вряд ли бы смог противостоять открыто молодому, здоровому и сильному противнику с длинным мечом. Да и зачем? Он уже раз отверг честный поединок, второй раз не предлагают. Подлецов не вызывают на дуэль. И Клуни ещё плотнее прижался к дереву. Матиас, тихо насвистывая себе под нос, прошёл мимо, рассеянно глядя по сторонам. Словно затаившаяся ночная тень, крысиный вождь шагнул позади него на тропу. Свистнула, холодно блеснула сабля, рассекая котту на спине, мышь упал, подавившись оборвавшимся криком. Алыми пятнами на ткани вспыхнула кровь. Но Матиас был жив. Полными ужаса, изумления и негодования глазами смотрел он снизу вверх на Клуни, вставшего над ним подобно гротескной чёрной статуе. Ведь его тело при захоронении мёртвых крыс так и не нашли, но никто и не подумал, что он мог выжить! А он смог. И теперь стоял над своим поверженным противником, глядя прямо ему в глаза. - Что, неприятно, когда тебя бьют в спину? А ведь я вызывал тебя на честный бой. Но ты сам отказался. - Кхххккак… - Как я выжил? Трудно. Тяжело. Но у меня была цель – ты. Или ты думал, что я позволю тебе оставить нашу схватку неоконченной? Поверженный его ударом враг лежал у лап Клуни. Клинок ударил Матиаса поперёк спины и, видимо, повредил хребет, парализовав задние лапы и сделав того недвижимым полутрупом. Теперь Клуни мог уничтожить врага, принёсшего ему столько страданий и свершить месть. Сабля начала подниматься, но внезапно снова опустилась. Неожиданная мысль посетила Клуни. Да, он мог убить мышиное отродье, но, приходилось признать, Матиас никогда не страшился смерти. А после гибели и вовсе стал бы героем для всех. Нет, он не даст ему быстро и легко умереть от холодной стали, как воину. Он не достоин смерти бойца. Он вообще её не заслужил. Пусть живёт… Воистину, месть будет страшна и долго ещё будет приносить удовольствие Клуни. Всю жизнь. - Что, Воин Рэдволла, готовишься храбро принять смерть от клинка? Не торопись, у тебя ещё вся жизнь впереди. Дооолгая, меееедленная. Жаль только твою мышку – каково ей будет всю жизнь жить с мужем-овощем, не способным даже самостоятельно сесть? Будет тебя, бедная, на креслице с колёсиками по двору катать, если только не сбежит куда-нибудь, а все, и даже ветхие старики, будут с жалостью на тебя поглядывать. Воин Рэдволла, не способный даже одеть сандалии. Разжиревший без движения, слабый. Жене в тягость. Всем в тягость. Да и смену себе не вырастил. Кто-то теперь будет защищать простофиль? Ладно, придумаешь что-нибудь, времени у тебя впереди полно, да и другие занятия, кроме как думать, ты вряд ли теперь себе найдёшь. А найдёшь – не дадут, калеку утруждать не посмеют. Пойду я, недосуг мне с тобой лясы точить. Авось ещё свидимся, может, загляну проведать ваше уютное гнёздышко с новыми ребятами. А это заберу себе на память – призраков я больше не боюсь. И Клуни Хлыст неспешно пошёл прочь, забрав с собой меч Мартина. Одноручный, он вполне подходил ему. На поляне крысы перебирали остатки провианта, лениво бранясь между собой. - Эх, столько сил на него угрохали, из Тёмного леса вывели, а он ушёл, даже не сказавшись. - Ась? - Да ладно, авось зачтётся потом. - Может, вернётся ещё… - А ты точно этого хочешь? - О, кажись, и впрямь идёт. И правда, в окружавших поляну кустах раздавались тяжёлые шаги. Потрещав ветками, на поляну вышел Клуни. - Что, крохи делите? Не маловато? - Эхм, господин… - Вы меня из когтей Мрачного зверя вырвали, дали завершить начатое. - Амм… ну… - Хром я стал, тяжело мне теперь на своих двоих по буреломам шарахаться. Пусть меня теперь волны везут. Короче, кто хочет со мной поплавать вдоль богатого побережья?! Не надоело пыль в кошеле кантовать?! Крысы переглянулись. Страхоморд, Тугоух, Пятношкур нерешительно перетаптывались на месте, вопросительно поглядывая на Рвача. Это был реально шанс. Шанс покончить с супом из водяных жуков и холодом зимнего леса. Рвач внимательно обвёл товарищей по ремеслу взором, встретившись с каждым глазами, и дождался от каждого из них лёгкого кивка. Решительнее всех мотнул башкой Пятношкур – его, бывшего пирата, перспектива новых плаваний обрадовала особо. Засиделся он на суше. Рвач повернулся к стоявшей перед ним легенде и выпалил: - С радостью, капитан! И тут же над поляной четыре хриплых голоса вразнобой рявкнули подслушанное в прошлом году приветствие: -КЛУНИ! КЛУНИ! КЛУНИ ХЛЫСТ! А менее чем в миле от поляны посланная на поиски пропавшего Воина выдра обнаружила раненого, но живого Матиаса…

Вульп))

Ну реально восторг!!!

Йохохоооооооо Витч вообще милаха

красавец!)))

Я за Крыску голосую! Милейший рисунок! Но как же трудно было выбрать, ведь все отличные!

Голосую за Крыску! У Мары такое выражение мордочки, словно она хочет очень сильно приколоться над старым батей :D Или над Клитчем? В любом случае, она, похоже, угорает с ситуации!

крыска спасибо!!!!)))))))

Кстати, есть такая, оказывается, 75-минутная урезанная версия первого сезона "Redwall: The Movie", из которой вырезали большинство несоответствующих книге эпизодов (так продолжительность около 270 минут). М?

крыска, большущее спасибо за добрые слова!)))))))

Спасибо огромное)))))

И снова на убыль пошли лучи яркого солнца, Сменила жару свежесть ветра и шорох дождя, По утрам белой ватой туман дышит тихо в оконце, И средь зелени листьев уж вспыхнули искры огня. Незаметно подкравшись безмолвной лисой-невидимкой, Рыжая осень рассыпала злато и медь. День стал короче, ночь более тёмной и длинной, Всё позже светает и раньше уж стало темнеть. А в лесу - благодать! Позлащённым шумя малахитом, Деревья раскинули свой поредевший убор. А в просвете ветвей опрокинулось озером синим Небо бездонное, глядя в наземный узор. Шляпки грибов смотрят хитро из листьев шуршащих, Что горящим ковром на зелёную траву легли. Пахнет влажной корой и дымком так печально-щемяще, И слышится музыка в тихой прозрачной дали. Каждый день, как алмаз в сундуке нерастратных сокровищ, - Многогранен и чист, словно капелька плаксы-дождя. Если когда-то я чем-то бываю расстроен, Вспоминаю минуты такого осеннего дня. Камень стен от дождя лишь краснее мне кажется в дымке, Словно влагой прохладной с себя смыв всю летнюю пыль. Мягко гладит кусты серый дождик, завесою зыбкой Скрыв яркие краски, смешав сонно небыль и быль. А в саду запах яблок, упавших на мокрую траву, Лиловые пятна усыпавших дерево слив, На клумбах цветы смотрят в тучи по-летнему ярко, В последних нарядах прощально-душисто застыв. А днём ещё солнце блестит среди облачных перьев, На цветах всё гудят деловито трудяги-шмели, Тепло еще греет озябшие ветви деревьев, И птицы лесные звенят где-то в ясной дали. Ветерок кружит в вальсе летящие жёлтые листья, Поспевают орехи, и овощи свежие ждут. Запасов и снеди полны закрома-кладовые, И пламя в камине поёт про покой и уют. А за обедом полно пирогов, сладких фруктов, Запах яблок печёных по залу сиропом разлит. За брусникой с корзинкой поход чуть не каждое утро, Ранний воздух осенний, как эль многолетний, пьянит. С огородов пора урожай собирать, пока ливни Не залили всю землю, смывая остатки тепла. Перелётные птицы в небесных просторах поплыли В далёкие земли, где снова щебечет весна. С утра и до вечера дел хоровод, Всё поспеть до зимы непременно. А вечером, после забот и хлопот У огня ждёт меня кружка эля. В окруженьи друзей, в тёплом зале звучат Разговоры, рассказы, предания. Полешки в камине смолисто трещат, Погружая нас в воспоминания О том, сколько таких же сезонов осенних прожито, Сколько лет уж прошло незаметной своей чередой, Проходят пред взором картины минувших событий, Лица друзей, голоса, испытанья, покой... Шепчет дождик негромко в окошко уютную песню, Мысли во сне увязают, как мухи в меду. Долгая ночь манит тёплой и мягкой постелью, В укромную келью к себе я неспешно иду. А завтра будет снова день, дела, общение, Неспешный труд, горячий сладкий чай, Ветра горьковатого лесное дуновение, Кленовый лист, в окошко залетевший невзначай. Одет во злато и рубины, стоит у стен притихший лес, За шпиль высокий задевают своим пухом облака. Аромат мокрых яблок, словно запах чудес. Рэдволл. Осень... Судьбы непрямая строка.

артин и Роза... Бессмертна легенда О днях, что померкли во времени мгле. Сотни сезонов с тех пор пролетели, Как рушились стены Маршанка в огне. Но живо приданье, и, души волнуя, В рэдволльских стенах поныне звучит, Собой наполняет память лесную, Из сумрака вечности шлёт нам лучи. В чём сила истории столь стародавней? За что их все жители помнят и чтут? Им память зверей стала вечной наградой За тяжкую долю и злую судьбу. Он - Воителя сын, меч утратил отцовский, В рабстве пол-жизни жестоком провёл. Она же была дочь вождя-миротворца, Долины Полуденной нежный цветок. Судьба замкнула их пути нежданно, Ей суждено было его спасти Из рабства от жестокого тирана, Познать триумф и таинство любви. Он не смог позабыть друзей по неволе, Войско могучее к битве повёл. Роза делила с ним трудную долю Борьбы за свободу и счастье племён. Что такое война для влюблённых и юных! Любая опасность лишь кровь горячит, И кажется, вечна покорность фортуны, К победе желанной хранящей ключи! И вот он - бой, последний и безумный, Огонь, и смерть, и вражьих стен падение, Ворот Маршанка тлеющие угли, Запал стремительного наступления! План Мартина, конечно же, удастся! В любимом ни на миг не сомневаясь, Она за ним в атаку шла... Он дрался, К горностаю ближе подбираясь. Он клялся её уберечь... Не сберёг. Погибла Роза, друга защищая... Вражье сердце нашёл в бою острый клинок, Повержен враг. Победа... И отчаянье. Ей - вечный покой, ему - вечная боль, Тяжесть вины, раны, горе, скитания... И снова война, вновь решающий бой, У Врат Вечного Леса свидание... Он выжил и мир всей стране подарил, Меч отложив, воздвиг красные стены, Подарив им весь жар своей горькой любви, Закон и порядок всем дал неизменный. Рэдволл до смерти от горя храня, И за чертой он всех нас не покинул, Как греющий отствет живого огня, Мартин-Воитель меж нами незримо. У нас его меч, что сразил и Цармину, И Бадранга-тирана, и прочих врагов, Помог отстоять наше право жить мирно, Покой защищая Цветущих всех Мхов. Роза же, память которой сияет В истории нашей, своей теплотой Души влюблённых зверей согревает, Словно луч солнца янтарно-златой. Мартин дал силу нам, крепкие стены, Роза сердца научила любить. Их память в аббатстве жива неизменно, Любовь их и смерть не смогла погубить. Роза и Мартин... Сияет легенда О днях незабвенных, о чести, любви... Сотни сезонов с тех пор пролетели, Но не погаснут имён их огни.

тара история Страны Цветущих Мхов, Немало видел Лес и битв, и полководцев, Но был среди разбойничьих царьков Вождь один, и капитан, и воин. С младых сезонов в море, средь ветров, Что волны своевольные вздымают, Он закалился, словно сабельный клинок Среди штормов и звона острой стали. Безнадёжно удачен, в походах лихих Он брал всё, что хотел. Право силы! Его парус и имя в просторах морских Ужас на всех наводили. Молодой капитан, беспощадный в бою, Умный, коварный, бесстрашный, К богатству и славе команду свою Вёл путём жарких битв абордажных. Погони, сраженья, добыча и грог, Штили, бури, коварные мели, То лазурь, то чернила, покой островов И пожарища мирных селений. Много сезонов по пенным волнам Нёсся вдаль его грозный корабль, Но однажды решил удалой капитан, Что уж тесно ему в океане. Надоело мотаться в горниле штормов, Гнаться днями за скудной добычей. Время править зверями давно уж пришло, Власть и слава - достойный обычай! И к берегу южному вскоре пристал Он, на землю ступив, как хозяин, Свой штандарт боевой над бойцами поднял, За ним шла целая верная армия. Пожары, дымы, мирных жителей стон, Радость воинов, гордость, богатства, Острых мечей и златых кубков звон, С каждым часом растущее царство. Кто ему смел перечить? Никто, никогда. Его воля - закон непреложный, Повергавший во прах на пути города, Мирный покой уничтожив. Матросы его - офицеры. В бою На врага вели грозные орды, И не было зверя в едином строю, Кто бы не был воином гордым. В бездну работу! Полно уж рабов Бессловесных и расторопных. Порядок тщеславный для сильных не нов - Слабых лишить их свободы. Коли в жилах не море течёт и не грог, Коли лапы привыкли к оралу, Коль себя защитить острой сталью не смог - Тобой сильный владеет по праву. Не было силы в огромном Лесу, Что его бы триумф прекратила. Неся на клинках беспощадных грозу, Вглубь страны шла великая сила. Не было в мире похода, как тот, Что в веках незабвенно пылает. Его с ужасом помнит лесной весь народ, Его хищники все вспоминают. Но вот на пути победителя встал Громадой песчаника красной Замок прекрасный и мощный. Сказал Гордый вождь, что в нём будет править. Но отбит первый штурм, и потерян шпион, Хоть добыта реликвия мирных. Не беда! Тем желанней страны целой трон, В голове уж идей много хитрых. И пусть призраки грозные шепчут в ночи, На сердце тоску нагоняя, Пусть подкоп не удался - усилья ничьи Не погасят победное пламя. Как ни высоки стены и башни, Как ни отважны защитники их, Хитрость двери откроет солдатам по плану, Что мудро составил сам вождь-командир. Раннее утро... Бойцы в цитадели, Повержена мощь в один сумрачный час, Защитники замка стоят на коленях Пред тем, кто поклялся себе крепость взять. Но неожиданно бой завязался, Из леса ударили в спину враги... Тем хуже для них! Гнев в груди разгорался, Требуя крови и мести для них. Внезапно словно призрак из кошмаров, Воздев над головой могучий меч, Бросил ему вызов. Воин странный Желал его на смерть скорей обречь. Но разве может испугаться предводитель Могучей армии, великий капитан, Земель лесных тиран и повелитель? Скрестилась с лязгом яростная сталь. Вражеский воин хорош был в бою, Древний меч не слабее был пики, Но не ровня по опыту схваток вождю, Не смог победить в рубке дикой. Наверх колокольни его заманив, Трюк враг использовал подлый. Дуэль обещая, канат сам рубил. С рёвом бронзы вниз падал колокол... Не сумев побороть в схватке честной бойца, Проиграв ему в битве с оружием, Боясь вновь сражаться с ним до конца, Враг бесчестный слово нарушил. Сотни схваток кровавых, лишений, штормов Ни на суше, ни в яростном море Не смогли погасить его яростный взор, Не сразили могучего воина. Но там, где бессильна была сталь мечей, Ужалить смогла только подлость. Он ждал продолженья сраженья скорей... Но смертью ему стала бронза. Тяжестью страшной раздавлен, упал Хищников всех повелитель. Разгромлено войско, лишившись вождя... Торжествует подлец-победитель. Силу сломило бесчестье, как ржа Разъедает клинок острый. Нет уж В мире такого тирана, бойца, Только память наводит ретушь На легенды о гордых сезонах побед, О плаваньях, славе, пиратстве, Сраженьях великих и блеске монет, О хищников сгинувшем царстве. В Рэдволле снова сыто и тихо, Жители чтут память давней войны. Сезоны прошли, позабылось уж лихо, Лишь меч тускло блещет на камне стены. И всё же до сих пор в страницах летописных То давнее нашествие, как шторм морской, грохочет. Пускай уж век не видели в местах тех тихих крысы, Имя Клуни трусы не помянут к ночи.

Решительно все молодцы!!!!!!!!!!!!!!!!1 Но отдал голос Крыске - Клуни на топчане у моря - это нереально Туц-туц-туц!

Очень интересно, живо и качественно! Умница автор!

Да и супруга наверняка сказала, чтоб без меча не возвращался) а нето к Бэзилу уйдёт :D

ВОТ ЭТО МАСТЕРСТВО!!! ВОТ ЭТО КРАСОТИЩА! А У КОСТРА ГДЕ СИДИТ - ЭТО ВООБЩЕ КЛАСС!!!

Как для чего столько времени искать меч?! А перед сыном с чем понтоваться?!

Кстати да, как Клуни раздавило пустым колоколом, я так и не понял. Это ж не железобетонная плита, в конце концов. Разве что Клуни был выше колокола и он наделся своим сводом прямо ему на голову.